Берия сделал его секретарем ЦК компартии Грузии по транспорту, затем наркомом пищевой промышленности Грузии и, наконец, председателем республиканского Госплана. Переехав в Москву в 1938 году, Лаврентий Павлович взял с собой надежного соратника. Деканозов был назначен начальником разведки. Но разведкой он руководил недолго. В мае 1939 года его утвердили заместителем наркома иностранных дел.
В конце 1940 года Молотов доверил ему важнейший дипломатический пост — постоянный представитель в Германии. Вместе с Деканозовым уехал в Берлин и Чернышев. Молодой человек получил должность атташе в полпредстве в Германии. Андрей Александров-Агентов отмечал в нем природный ум, деликатность, скромность, умение ладить с людьми.
В 1944 году Илья Чернышев прибыл в Стокгольм. 27 июля 1945 года он стал чрезвычайным и полномочным посланником. Чернышев отправил в Центр письмо относительно «неблаговидных действий» своей предшественницы.
Любезные шведы выражали сожаление в связи с отъездом посла, которая столько лет проработала в Стокгольме. Чернышев находил это крайне подозрительным, о чем поспешил донести в Москву. В подкрепление своих слов Чернышев записал в свой дневник слова болгарского посланника: «Чрезмерное восхваление шведской прессой заслуг Коллонтай перед шведами крайне подозрительно и производит очень неприятное впечатление… Если все шведские круги озлоблены сменой Коллонтай, то в этом кроется что-то серьезное».
Илья Чернышев сделал хорошую карьеру. В начале 1960-х годов уехал послом в Бразилию, где жизнь его закончилась самым неожиданным и трагическим образом. В воскресенье 21 октября 1962 года в Рио-де-Жанейро он пошел купаться в океане вместе со своим 22-летним помощником Валерием Ивановичем Яриковым. Океан коварен. Сильное течение утащило посла от берега, его накрыла волна. Помощник бросился ему на помощь. Они утонули оба…
Возвращению Коллонтай в СССР предшествовала довольно длительная переписка с Центром о бытовом устройстве в Москве. Александра Михайловна, ссылаясь на плохое состояние здоровья, добивалась разрешения взять с собой шведку — опытную и умелую медицинскую сестру. Ей обещали выделить для ухода лучшую медицинскую сестру из штата Лечебно-санитарного управления Кремля, но Александра Михайловна на уговоры не поддавалась. В конце концов в Москве согласились на шведскую медсестру.
Коллонтай вернулась вместе с личным секретарем. Долгое время ее ближайшей помощницей была Пинна (Инна) Васильевна Прокофьева. Но в 1932 году она вышла замуж и уехала в Испанию. Александра Михайловна переживала: «Лишиться хорошего личного секретаря — это гораздо большая потеря, чем выдать дочь замуж». Пинну Прокофьеву сменила Эмми Генриховна Лоренсон. Она состояла в компартии Швеции. В 1946 году получила советское гражданство. После смерти Коллонтай работала в шведской редакции (недолго существовавшей) внешнеполитического еженедельника «Новое время».
Коллонтай поселилась на Большой Калужской улице (ныне Ленинский проспект) в доме 11, в квартире 149.
Девятого мая 1945 года, когда страна праздновала великую Победу, Александра Михайловна, прикованная к коляске, не могла присоединиться к москвичам, вышедшим на улицы города. Но она разделяла вместе со всеми это ощущение полного счастья и ожидания какой-то новой и необыкновенной жизни, которая теперь должна начаться… Годы и недуги не мешали ей строить большие планы.
Хотя Александра Михайловна была тяжело больна (фактически парализована), она не желала мириться с ограничениями, которые накладывало на нее нездоровье. Пыталась вести активную жизнь, общалась в достаточно узком кругу московского дипломатического корпуса. Однажды даже приняла у себя в квартире английского посла в СССР сэра Арчибальда Кларк-Керра.
Британский посол был рад побывать дома у кого-то из советских людей. Он жаловался, что в Москве живет, как в клетке. Мало кто из советских граждан рисковал принять приглашение на прием в британское посольство. А уж о приглашении домой не могло быть и речи! Послу позволяли встречаться только с узким кругом советских функционеров. За ним постоянно следили. Его утешало только одно:
— Меня окружали четверо, а японского посла восемь человек.
А ведь холодная война еще не началась, и сэр Арчибальд представлял в Москве союзника по совместной борьбе против общего врага… Но во враждебном и подозрительном мире сталинской Москвы иностранных дипломатов отрезали от общения не только с простыми людьми, но и даже с чиновниками.
Двадцать пятого мая 1945 года в Москву прилетел специальный представитель американского президента Гарри Гопкинс. Сменивший Франклина Рузвельта на посту президента Соединенных Штатов Гарри Трумэн не знал, как иметь дело с Советским Союзом. Надеялся, что Гопкинс сумеет уладить растущие разногласия. Знал, что Сталин высоко ценит Гопкинса за то, что тот добрался до Кремля в первые недели после нападения Германии.
Гарри Гопкинс был символом успешного союза военного времени. Он встречался со Сталиным трижды — в Москве в июле 1941 года, на Тегеранской конференции в 1943-м и в Ялте в январе 1945-го. Покойный президент Франклин Рузвельт попросил именно его руководить программой ленд-лиза. Они с Рузвельтом так сблизились, что Гопкинс даже жил в Белом доме. В 1945-м Гопкинсу было 55 лет, но он был очень болен — страдал от рака желудка. Однако же не смог отказаться от просьбы Трумэна и взялся исполнить личное поручение президента.
Владимир Павлов, переводчик Сталина и Молотова, вспоминал: «Во время пребывания Гарри Гопкинса в Москве МИДом СССР был устроен прием в его честь в особняке на улице Алексея Толстого. А. М. Коллонтай получила пригласительный билет. По залам особняка, где было полно гостей, ее в кресле катал внук. Вдруг, завидев Г. Гопкинса с Молотовым, она потребовала от внука, чтобы тот подвез ее к Г. Гопкинсу. После некоторого маневрирования в толпе гостей она, наконец, подъехала к шагавшему широким шагом Гопкинсу, повернула к нему голову и представилась.
Гопкинс, задержавшись на миг перед коляской, сказал «рад с вами встретиться» и, смерив взглядом немощную старушку, снова зашагал вперед. Тут он меня спросил:
— Это та мадам, которая писала про любовь?
Получив утвердительный ответ, Гопкинс громко рассмеялся».
Искренняя неприязнь молотовских аппаратчиков (не говоря уже об их неучтивости) преследовала Александру Михайловну и после того, как она перестала быть послом…
Но сталинское покровительство продолжало действовать. Тяжелобольную Коллонтай даже не отправили на пенсию. С 18 марта 1945 года она числилась советником Народного комиссариата иностранных дел, что было важно не только материально, но создавало важное для нее ощущение востребованности. После победы, 5 сентября 1945 года, ее наградили орденом Трудового Красного Знамени — за успешное выполнение заданий советского правительства во время Великой Отечественной войны.
Посол Уругвая Эмилион Фругони, поэт и публицист, встречал неутомимую Коллонтай в доме приемов Наркомата иностранных дел на Спиридоновке: «Паралич ног заставлял ее передвигаться в кресле-каталке. Когда она проезжала на нем через салон, к ней подходили многочисленные друзья. Сейчас она уже в почтенном возрасте, совсем седая, с приятной улыбкой, освещающей интеллигентное лицо».