Алексей Кулаковский - читать онлайн книгу. Автор: Николай Коняев cтр.№ 65

2

Понять, как осуществлялось почти шаманское всеведение Кулаковского, невозможно, фиксируются только некоторые его свойства. Так, например, определенно можно утверждать, что использовать свое всеведение на пользу самому себе или своим близким Кулаковский не мог.

Об этом свидетельствуют события его жизни в 1921 году…

В документах Якутского отделения Русского географического общества сохранился листок, где А. Е. Кулаковский написал: «Якутские пословицы. Автор Алексей Елисеев Кулаковский. Его адрес: Покровское село. Вестях. Ивану Маркову Попову для Кулаковского. Сноситься через учителя Якутской 4-х классной школы Елпидифора Михайловича Егасова».

Видимо, Кулаковский написал эту записку в ноябре — декабре 1920 года, когда еще не планировал перебраться в Черкёхскую школу, где жила вся его многочисленная семья…

Ничего особенного в записке нет, но всего через несколько недель, 21 февраля 1921 года, упомянутый в записке Егасов будет расстрелян за то, что — так было опубликовано в газете! — знал о антисоветском заговоре и не предупредил.

Вместе с ним, как крупный кулак, был расстрелян и другой старинный товарищ Кулаковского Семен Петрович Барашков…

Исследователи считают, что в февральский заговор, спровоцированный Якутской губернской чека, С. П. Барашков попал случайно, приехав по делам хозяйства, где он был теперь только управляющим, в Якутск.

«4 февраля я приехал сюда в город по делам продкома, ком-мунотдела, здравоохранения, наробраза, совнархоза и губревкома… — показал С. П. Барашков надопросе. — 5 числа между прочим у Андреевича сидел с 9 часов до 2 часов с половиною дня. А от 4 до 5-ти часов того же дня сидел у агронома Слепцова по делу учета моего имущества земотделом.

6 числа все время был дома. Причем утром в этот день имел возможность передать завнаробразу Егасову бумаги касательно школьного дела. В коммунотделе состою агентом по инструктированию летней разверстки дров в количестве 30 тысяч сажен. В коммунотделе исходатайствовал себе помощника по разверстке дров. Завздравотделу представил отчетность о лечебнице. В Совнархозе состою подрядчиком по доставке 500 тысяч пудов дубильных веществ для скорняжной мастерской.

А также представил доклад о сооружении Ботомского железного рудника. В Губревкоме предполагал сделать доклад по заготовке и сплаву дров. И также должен был в Ревком представить ходатайство Качикатского общества о восстановлении моих гражданских прав»…

Барашкова, как считают исследователи, арестовали за компанию, целью же чекистов были члены культурно-просветительного общества «Саха аймах».

В принципе эта версия совпадает с версией, изложенной самими чекистами в газете «Ленский коммунар» за 15 февраля 1921 года:

«Товарищи! В ночь с 5 на 6 февраля кучкой заговорщиков с Ефимовым, Бурнашевым, Желобцовым, Юшковым и др. во главе должен был быть совершен переворот. Но они не рассчитали. Неминуемое кровавое столкновение Губернской ЧК было предотвращено. Главари арестованы и за содеянное понесут заслуженную кару. Председатель Якутской Ревтройки — Иван Редников».

Противоречия возникают, когда знакомишься с другими документами.

Например, член президиума Якутского обкома РКП(б) и предсовнаркома ЯАССР Исидор Никифорович Барахов допускал, что «февральский (1921) заговор в Якутске был выдуман».

«До сих пор нет ничего, что досконально доказывало бы существование этого заговора, — писал И. Н. Барахов в заявлении от 22 марта 1923 года в Сиббюро ЦК РКП. — Но он тоже существовал в слепоте и чрезмерной революционности местных работников».

Понятно, что «слепоты и чрезмерной революционности» якутским чекистам было не занимать. Так, А. С. Синеглазое сделал применение пыток к задержанным обычным делом. В губподвале или губподрале — так называлось холодное подземелье под зданием губчека — применялись не только шомпола и нагайки, но и «прогулки» арестованных босыми, в одном нижнем белье по морозу в минус 40 градусов…

При таких «приемах» совсем нетрудно было сфабриковать показательное дело. В газете «Ленский коммунар» опубликован список расстрелянных 22 февраля 1921 года за Никольской церковью Якутска заговорщиков:

«Сего 22 февраля за участие в контрреволюционном заговоре по распоряжению Ревтройки расстреляны:

1. Егасов Е. М. — коммунист, знал о заговоре и не предупредил.

2. Явловский В. — помощник начальника городской милиции.

3. Барашков Семен — крупный кулак.

4. Васильев Иван — начальник и организатор отряда из якутов, интеллигент, правая рука Барашкова.

5. Слепцов Тарах.

6. Дьяконов Феодосий — спекулянт.

7. Шестаков Иван — старый полицейский.

8. Елисеев Павел Иванович.

9. Семенов Иннокентий — учитель.

10. Сивцев Егор — начальник контрреволюционного отряда в 40 человек.

Старый полицейский, студент-второкурсник (Тарах Афанасьевич Слепцов), спекулянт, два учителя… Безусловно, Семен Петрович Барашков был тут самой крупной фигурой и, безусловно, учитывая, что оба учителя тоже были из Качикатской школы, центр организации смещался в Качикатцы. И, наверное, не будет ошибкой предположить, что если бы Алексей Елисеевич Кулаковский не переехал в Черкёх, то и он мог оказаться в рядах качикатских «заговорщиков».

«Где-то на далеком севере сбился с пути один путник и наехал на одну незнакомую юрту, — писал Кулаковский в завершенной в Качикатцах книге «Материалы для изучения верования якутов». — По всем признакам юрта принадлежала богачу, о чем свидетельствовали размер ее и присутствие построек и загона для многочисленного скота. К удивлению путника, снег перед юртой и вокруг коновязи не был расчищен, только шла тропинка до амбара и до отхожего места. Сноп искр выходил из домовой трубы, и ледяные окна светились. Путник входит в юрту, а входя, втыкает в сугроб снега у дверей огромный охотничий нож (бытыйа) с длинным древком. В доме оказалась кое-какая мебель и три иконы. Обитали в нем только две молодые и красивые женщины. Помолившись, по обычаю, иконам, путник поклонился хозяйкам, но те не ответили на поклон. Посидев, он стал предлагать обычные вопросы — что видели? как поживаете? Но хозяйки не ответили, а только перешептывались между собой. Он молча стал ждать ужина, так как уехать ему, голодному и заблудившемуся, было невозможно в темную холодную ночь. Сварили очень много мяса. Одна из женщин пришивала к торбасам исполинских размеров подошвы. Когда мясо сварилось, хозяйки отложили кому-то очень много мяса в огромной деревянной миске, а сами стали ужинать, не приглашая голодного гостя, вопреки самым непреложным обычаям якутов. Нечего делать, путник внес из своей провизии и поужинал. Когда пришла пора лечь спать, женщины легли, запершись в чулане, а путник расположился на средней наре, предварительно пустив коня своего на подножный корм. Ему не спалось: он инстинктивно чувствовал что-то неладное и очень боялся. Здесь все было как-то неестественно: и малонаселенность такой обширной усадьбы, и поведение хозяек, и отсутствие скота и дорог, и огромный размер торбасов» ^[124]…