Сократ - читать онлайн книгу. Автор: Игорь Суриков cтр.№ 99

Сравнивая — весьма почетно — Сократа с очагом, Евтифрон тем самым рекомендует себя как единомышленника «босоногого мудреца». Но единомышленника, как видим, немудрящего. Пока речь идет о том, чтобы выразить сочувствие на словах, он вполне доброжелателен. Но ведь пройдет всего несколько дней — и он вполне может оказаться в числе присяжных, судящих философа (напомним, присяжным мог быть любой афинский гражданин, достигший тридцати лет, а прорицатели, равно как и жрецы, были совершенно обычными гражданами, не составляли какое-либо отдельное сословие и привилегиями не пользовались). А как уж он там проголосует — за Сократа или за обвинителей, чья речь его больше убедит — это заранее предсказать невозможно.

Не удивительно, что Сократ не доверяет Евтифрону и расстается с ним на той же иронической ноте: «Что ж это ты делаешь, друг мой! Уходишь, лишая меня великой надежды узнать от тебя о благочестивом и нечестивом и избежать Мелетова иска, доказав ему, что я стал мудрым в божественных вопросах благодаря Евтифрону и никогда уже не буду заниматься невежественной болтовней и вводить в этом деле различные новшества, но впредь стану жить самой достойной жизнью!» (Платон. Евтифрон. 15 с сл.).

* * *

А теперь перенесемся мысленно в судебное присутствие. Решающий день настал. На скамьях разместилась вся коллегия дикастов — 501 человек. На трибуну поднимаются вначале те, кто будет вести заседание, — архонт-царь и секретарь. Оглашается обвинение, и затем лицам, его выдвинувшим, предоставляется слово. Речи Мелета, Анита и Ликона до нас не дошли, да и не могли дойти; об этом, пожалуй, стоит слегка пожалеть. Но, впрочем, то. о чем говорили обвинители, достаточно прозрачно прочитывается из ответа, который был дан им Сократом и который как раз известен. Они просто более подробно развивали те мысли, которые и так уже были озвучены в формулировке иска: Сократ-де является безбожником и развратителем молодежи.

Наступает время говорить обвиняемому. Что нам теперь делать? Не можем же мы здесь целиком воспроизвести «Апологию Сократа», написанную Платоном, то есть пересказ его защитительной речи. Это текст на несколько десятков страниц. Да и каждый желающий может самостоятельно обратиться, открыв первый том собрания сочинений Платона, к названному нами замечательному памятнику в прекрасном переводе М. С. Соловьева — сына знаменитого русского историка С. М. Соловьева и брата чуть ли не еще более знаменитого религиозного философа В. С. Соловьева.

Остается самый неблагодарный путь: передавать содержание «Апологии» (разные отрывки из которой мы по тому или иному поводу и так уже неоднократно цитировали) своими словами. А пересказывать великого Платона — это ровно то же самое, что пересказывать Данте, Шекспира или Достоевского: толка мало, конфуза много. Но куда ж деваться? Приступим.

Мы уже отмечали, что в «Апологии Сократа» в целом меньше иронии, чем в большинстве других сократических сочинений Платона. «Босоногий мудрец» в данном случае скорее горделив, чем склонен к лукавому самоуничижению. Но начинается речь все-таки на довольно ироничной ноте:

«Как подействовали мои обвинители на вас, о мужи афиняне, я не знаю; что же меня касается, то от их речей я чуть было и сам себя не забыл: так убедительно они говорили» (Платон. Апология Сократа. 17 b). Но тут же тональность полностью меняется: «Тем не менее, говоря без обиняков, верного они ничего не сказали. Но сколько они ни лгали…» Тут и цитату можно прервать — и так ясно, насколько иной язык начинает здесь звучать. Сократ, повторим, снимает маску.

Он подчеркивает, что не собирается говорить красивую, риторически изукрашенную речь, а будет заботиться только об истине. Далее напоминает, что он — не сутяга, к тяжбам не привык, а потому будет выражаться без всяких ухищрений.

Затем (зри в корень!) Сократ оговаривает, что не столько ему страшны Анит со товарищи, сколько более ранние «обвинители», подспудно сформировавшие его негативный облик в глазах масс. — такие, например, как комедиографы, утверждавшие уже много лет назад, «что существует некий Сократ, мудрый муж, который испытует и исследует все, что над землею, и все, что под землею, и выдает ложь за правду» (Платон. Апология Сократа. 19 b). Припоминает, разумеется, комедию Аристофана «Облака», в которой «какой-то Сократ болтается… в корзинке, говоря, что он гуляет по воздуху, и несет еще много разного вздору, в котором я ничего не смыслю» (Там же. 19 с).

Все серьезнее и серьезнее становится тон речи философа. Обвиняемый говорит о собственной мудрости, о том, как Дельфийский оракул признал его мудрейшим из людей, и о том, что эта пресловутая мудрость — не что иное, как четкое осознание и признание собственного неведения, чуждое большинству людей. В рядах слушателей-судей уже назревает недовольство, слышен ропот, и философ вынужден сделать замечание: «И вы не шумите, о мужи афиняне, даже если вам покажется, что я говорю несколько высокомерно» (Платон. Апология Сократа. 20 е).

Затем Сократ долго беседует с обвинителем Мелетом, тут и там ловит его на логических ошибках и, по своему обыкновению, совершенно запутывает. Ведь это его последний разговор с врагом, дальше — в тот месяц, который остается ему до чаши цикуты, — будут только беседы с друзьями.

Мелет, в философии явно не поднаторевший, по большей части с трудом понимает, о чем спрашивает его оппонент, и отвечает совершенно наугад. Но присяжные в своем большинстве — они-то лучше ли понимают вопросы Сократа? Нет, конечно. А непонятное всегда неприятно. Не удивительно, что дикасты опять поднимают шум, и «босоногий мудрец» должен их осаживать: «..А вы помните, о чем я вас просил вначале, — не шуметь, если я буду говорить по-своему» (Платон. Апология Сократа. 28 b).

Закончив разговор с Мелетом, следующий пассаж своей речи обвиняемый посвящает самому себе. С огромным чувством собственного достоинства, блистая логикой, Сократ убедительно доказывает беспочвенность и беспомощность обвинения, демонстрирует, что всю свою жизнь он, чем мог, честно служил полису, приносил ему только благо, а не зло.

Никаких просьб о снисхождении! Никаких заявлений о раскаянии в содеянном! Напротив того, реши тельное утверждение: даже если его оправдают и отпустят, он не намерен изменять свой образ жизни. Раздражение судей нарастает. Внимать доводам разума они не привыкли, а то, что подсудимый ведет себя так же независимо, как вел себя всегда (в том числе и при «Тридцати тиранах»), им очень не нравится.

В результате вновь и вновь звучат привычным рефреном все те же предупреждения Сократа: «Не шумите, мужи афиняне, исполните мою просьбу — не шуметь по поводу того, что я говорю, а слушать: слушать вам будет полезно, как я думаю» (Платон. Апология Сократа. 30 с). Как же. должно быть, трудно было ему говорить в этой обстановке постоянного гвалта, издаваемого толпой из полутысячи человек!

А он произносит новые знаменитые слова: «В самом деле, если вы меня убьете, то вам нелегко будет найти еще такого человека, который, смешно сказать, приставлен к городу как овод к лошади, большой и благородной, но обленившейся от тучности и нуждающейся в том, чтобы ее подгоняли. В самом деле, мне кажется, что бог послал меня городу как такого, который целый день, не переставая, всюду садится и каждого из вас будит, уговаривает, упрекает» (Платон. Апология Сократа. 30 сел.).