Грандиозная заря  - читать онлайн книгу. Автор: Анн-Лор Бонду cтр.№ 31

Нин обхватила руками ноги и положила подбородок на колени.

— Конечно, — сказала она.

Прошёл уже целый год с тех пор, как Роз-Эме закинула нас с братьями, как багаж, на четвёртый этаж скромного многоквартирного дома на окраине Моншателя, и я худо-бедно привыкала к новой жизни.

В лицее я вписалась в девчачью компанию: неразлучные Жеральдин и Стефани, бунтарка Фло, Виржини, Кристель и красавица Анн-Шарлот. По субботам после уроков те, у кого был мопед, сажали к себе на багажник тех, у кого мопеда не было, под рычание моторов мы покидали свой район, переезжали на тот берег и ехали в центр города. Там мы часами разглядывали витрины «Нувель Галери» и «Приз-уник», вертели рекламные стенды с кассетами в «Диско Фазз» и смотрели, как мальчишки играют в пинбол в прокуренных кафе на главной улице.

Денег у нас обычно почти не бывало, но под вечер мы часто оказывались в кинотеатре «Лё Рояль», где показывали новые фильмы примерно через полгода после их выхода на экраны в Париже. Именно там я посмотрела «Последнее метро» ^[38], «Звёздные войны. Эпизод V», мюзикл «Слава» ^[39], из-за которого мне ужасно захотелось научиться танцевать, и главное — «Бум» ^[40], из-за которого мне ужасно захотелось целоваться с мальчиками.

Мальчиков в лицее было предостаточно! Десятки и десятки! Но меня угораздило поступить точь-в-точь как все остальные: влюбиться в Патрика Вивье-Лажеля.

Он был в выпускном классе, мрачный и загадочный, с репутацией донжуана, и восемьдесят процентов девочек в лицее Альберта Эйнштейна мечтали с ним встречаться. Понятное дело, у меня не было ни единого шанса. Думаю, что именно по этой причине я его и выбрала: чтобы иметь возможность страдать в одиночестве, страдать много и долго, как героини книг. История неразделённой любви сыграла в тот год для меня гораздо большую роль, чем оценки или отношения с преподавателями: под неё подстраивались моё расписание, настроение и, что особенно важно, мировоззрение.

В тот год дела в мире, как обычно, шли так себе. Началась война между Ираном и Ираком, СССР вторгся в Афганистан ^[41], Джона Леннона убил какой-то психопат, вьетнамские «люди в лодках» ^[42] тонули в Южно-Китайском море, а в Англии Маргарет Тэтчер разгоняла забастовки. Во Франции атмосфера была не менее мрачной. Мы потеряли Жан-Поля Сартра и Джо Дассена, не попали на чемпионат Европы по футболу, а семилетнее правление Валери Жискар-д’Эстена, на которое пришлись два нефтяных кризиса, завершалось настоящей агонией: цены росли, и безработица от них не отставала. Майские выборы ^[43] обещали быть напряжёнными.

Обстановка у нас дома тоже была непростой.

Через некоторое время после нашего отъезда из Сен-Совера издательство каталогов, доселе процветавшее, разорилось, и все его сотрудники оказались на улице. Роз-Эме ничуть не удивилась. Она давно чувствовала, что ветер переменился. Собственно, это и стало одной из причин, вынудивших её переехать в город: Роз-Эме надеялась найти здесь новую работу. Несколько месяцев отмечалась она в бюро по трудоустройству и каждое утро просматривала объявления о работе, которые появлялись в местной прессе.

— Редакторы каталогов больше никому не нужны, — объяснила она нам как-то вечером, немного упав духом после целого дня бесплодных поисков.

— Почему? — удивился Орион. — Описания товаров — это очень красиво!

— Да, красиво, — улыбнулась Роз-Эме. — Но теперь всё производят далеко отсюда. В Корее, в Тайване, в странах, где даже нашим алфавитом не пользуются. Так что теперь нужно использовать не слова, а международный язык: рисунки.

Она показала нам листок, вырванный из каталога шведского производителя сборной мебели.

— Смотрите. Вот за этим — будущее.

Мы с братьями несколько минут озадаченно разглядывали схемы, которые объясняли, как собрать шкаф.

— Будущее — это изображение! — стояла на своём Роз-Эме. — Слова — вчерашний день.

— Что же ты теперь будешь делать? — забеспокоился Окто.

— Ну, пока не знаю. Возможно, научусь рисовать? Или говорить по-корейски?

Я взглянула на мать. Мне вспомнился далёкий июньский вечер, когда мы, голодные, дотянули на последней капле бензина до заправочной станции Жана-Ба. Я опять увидела свою мать такой, как тогда: юной, одинокой, дерзкой (с каким апломбом она заявила, что у неё «много талантов»).

Я сказала:

— Мам, ты не пропадёшь.

Роз-Эме взяла мою руку и крепко сжала. Я почувствовала, как между нами пробежал мощный электрический разряд, ударная волна страстного желания жить, жить несмотря ни на что. Несмотря на безработицу. Несмотря на бедность. Несмотря на одиночество.

— Ты тоже, Консо, — сказала Роз-Эме. — Что бы с тобой ни случилось, ты не пропадёшь.

С приходом весны улицы города расцвели плакатами с предвыборной агитацией. Повсюду появились портреты Жоржа Марше — «анти-Жискара», Югетт Бушардо, призывавшей голосовать «за альтернативу», Жака Ширака — «кандидата, который нам нужен» и Франсуа Миттерана, который обещал «спокойную силу». В школе Патрик Вивье-Лажель кричал на каждом углу, что поддерживает мелкую крайне левую партию под названием «Рабочая борьба». В весёлой идеологической неразберихе наш мрачный донжуан носил на лацкане бархатного пиджака символы времени: коммунистические значки с серпом и молотом, сжатый кулак «Рот Фронта», портрет Боба Марли, букву «А», обозначавшую анархию, а заодно ещё и английские булавки — непременный атрибут панков. Бунтарь ходил по школьным коридорам, намотав на шею арабский платок, и все девочки на него заглядывались. Особенно я. Я была без ума от его небрежного вида, выходок и от того, с каким серьёзным и сосредоточенным видом он раздавал листовки, стоя у выхода из школы после уроков.

— Голосуйте за Лагийе! ^[44] Не дайте вас провести! Из искры возгорится пламя! Голосуйте за Арлетт! — призывал он школьных товарищей, большинство из которых, в силу возраста, ещё не имело права голосовать.