Тут с Тенненбаумом спорить было трудно, и мы понимали, что больше ничего из него не вытянем.
Майор Маккенна указал нам с Джесси, что в нашем распоряжении целый ворох улик против Тенненбаума, но не хватает главной, такой, чтобы его добила: “До сих пор Тенненбауму не надо было опровергать доказательства. Вы не можете доказать, что его фургон стоял на улице, не можете доказать факт шантажа. Найдите что-нибудь такое, чтобы Тенненбауму пришлось доказывать обратное”.
Мы заново пересмотрели все расследование с самого начала: наверняка где-то есть изъян, надо только его найти. Мы сидели в Наташиной гостиной, совершенно преобразившейся в ходе расследования, и снова и снова рассматривали варианты. Все следы вели к Тенненбауму.
Обедали мы то в “Афине”, то в “Маленькой России”. Замыслы Дарлы и Наташи осуществлялись полным ходом. Обе целыми днями хлопотали у плиты, опробовали разные рецепты и потом записывали их в большую красную книгу для будущего меню. Лучше всех устроились мы с Джесси: всякий раз, когда мы являлись к ним домой, хоть днем, хоть ночью, на кухне что-нибудь происходило. Впрочем, однажды случился небольшой дипломатический казус. Я упомянул те самые Наташины сэндвичи:
– Успокойте меня, пожалуйста, скажите, что вы собираетесь включить в меню те невероятные сэндвичи с мясом на гриле.
– Ты их пробовал? – возмутилась Дарла.
Я понял, что прокололся. Наташа попыталась поправить дело:
– Когда они на той неделе летали в Монтану, я давала сэндвичи Джесси, чтобы он перекусил в самолете.
– Мы же договаривались, что все будем давать им на пробу вместе, вдвоем, и смотреть на реакцию, – сетовала Дарла.
– Прости, – извинилась Наташа, – мне их стало жалко: рейс на рассвете, лететь через всю страну.
Я думал, что инцидент исчерпан. Но несколько дней спустя, когда мы с Дарлой были одни, она снова о нем заговорила:
– Знаешь, Дерек, я в себя прийти не могу. Как Наташа могла так поступить?
– Ты опять про эти несчастные сэндвичи? – спросил я.
– Ну да. Для тебя это, наверно, пустяки, но, когда между партнерами нет доверия, дело не пойдет.
– По-моему, ты слегка преувеличиваешь, Дарла.
– Ты за кого, Дерек? За меня или за нее?
Думаю, Дарла немножко завидовала Наташе, хотя сама не была обделена ни в чем. Но по-моему, Наташе рано или поздно начинали завидовать все девушки: она была умнее, естественнее, красивее. Когда она входила в комнату, все смотрели только на нее.
Что до расследования, то мы с Джесси сосредоточились на поиске доказательств. Особенно нас интересовал один факт: отсутствовал ли Тенненбаум в Большом театре хотя бы двадцать минут. Он уверял, что никуда не выходил. Значит, мы должны были доказать, что он лжет. Тут у нас еще оставалось пространство для маневра. Волонтеров мы опросили всех, но не смогли поговорить с труппой, которая играла на открытии: ведь Тенненбаума мы стали подозревать после окончания фестиваля.
Труппа была из университета Олбани и, к несчастью, за это время распалась. Большинство участвовавших в ней студентов окончили университет и разъехались по всей стране. Чтобы выгадать время, мы с Джесси решили сосредоточиться на тех, кто еще жил в штате Нью-Йорк, и поделили работу пополам.
Джекпот сорвал Джесси. Он поехал допрашивать Базза Ленарда, режиссера труппы, оставшегося в университете Олбани.
Стоило Джесси упомянуть Теда Тенненбаума, как Базз Ленард взорвался:
– Не заметил ли я чего-то необычного в поведении пожарного, который дежурил на премьере? Еще бы не заметить, ему было пофиг. Около семи в одной гримерке случилось ЧП, фен загорелся. А этого типа где-то носило, пришлось мне выкручиваться самому. Хорошо еще, огнетушитель был.
– Значит, вы утверждаете, что в девятнадцать ноль-ноль пожарный на месте отсутствовал?
– Да, утверждаю. На мои крики тогда прибежали другие актеры, из соседней гримерки. Они вам подтвердят. А пожарному вашему я высказал все, что про него думаю, когда он волшебным образом материализовался ровно в девятнадцать тридцать.
– Значит, пожарного не было на месте полчаса? – еще раз уточнил Джесси.
– Именно так, – подтвердил Базз Ленард.
Джесси Розенберг
Четверг, 10 июля 2014 года
16 дней до открытия фестиваля
Ночь я провел в камере, на рассвете меня выпустили и отвели в какой-то кабинет. На столе лежала снятая телефонная трубка. На том конце провода ждал майор Маккенна.
– Джесси, – заорал он, – ты совсем спятил! Ты зачем избил этого бедолагу, да еще и прицеп ему разнес?
– Простите, майор. Он говорил, что у него важная информация об убийствах 1994 года.
– Мне плевать на твои извинения, Джесси! Ты слетел с катушек, этому нет оправдания. Или ты вообще не в том психическом состоянии, чтобы дальше заниматься этим делом.
– Я возьму себя в руки, майор. Обещаю.
Майор тяжело вздохнул. Потом голос его внезапно смягчился:
– Послушай, Джесси. Я даже не представляю, каково тебе сейчас заново переживать все, что случилось в девяносто четвертом. Но тебе нельзя терять над собой контроль. Мне пришлось задействовать все связи, чтобы вытащить тебя оттуда.
– Спасибо, майор.
– Этот Харви не станет подавать в суд, если ты обещаешь впредь не подходить к нему близко.
– Отлично, майор.
– А теперь ищи ближайший нью-йоркский рейс и немедленно возвращайся. Тебе еще дело закрывать.
Пока я летел из Калифорнии в Орфеа, Анна с Дереком отправились к Баззу Ленарду, постановщику спектакля, которым открывался фестиваль. Теперь он жил в Нью-Джерси, преподавал в школе актерское мастерство.
По дороге Дерек в общих чертах обрисовал Анне ситуацию:
– В 1994 году против Тенненбаума было две главных улики: денежные переводы, но теперь мы знаем, что они шли не от него, и его отсутствие на месте в момент, когда за кулисами Большого театра начался пожар. Причем решающее значение имел тот факт, что он мог отлучиться. Одна тогдашняя свидетельница, Лина Беллами, которая жила в нескольких домах от Гордонов, утверждала, что в момент выстрелов видела на улице фургон Тенненбаума, а Тед утверждал, что все время был в театре, дежурил там как пожарный. То есть слово Беллами против слова Тенненбаума. Но тут Базз Ленард, режиссер, заявил, что перед началом спектакля в одной из гримерок загорелся фен, а Тенненбаума не могли найти.
– То есть Тенненбаума не было в Большом театре, потому что он сел в свой фургон и поехал расстреливать мэра Гордона с семейством, – подытожила Анна.
– Именно.
Баззу Ленарду стукнуло шестьдесят, он облысел. Принимал он их в гостиной, где красовалась под стеклом афиша спектакля 1994 года.