Свидетель - читать онлайн книгу. Автор: Галина Манукян cтр.№ 79

Сладкий запах цветов, благоухание мирра от ароматических палочек и воска от свечей, постоянно зажженных у алтаря, приблизилось. Замирая от волнения, я шагнула вперед и вздрогнула — всё вспыхнуло яркими красками под полуденным светилом Паталипутры. Я ощутила тяжелые веревочные путы на шее, запястьях и щиколотках… Только не это! Только не сейчас!

* * *

Длинные волосы щекотали плечи, торчащие из древесины заусенцы, сучки и неровности впивались в голую спину, но привязанный к столбу Матхурава не мог пошевелиться. Сквозь безжалостные солнечные лучи он смотрел на улюлюкающую, галдящую в предвкушении казни толпу, на залитый светом белый город.

Всё так же возвышались желтые ступы храмов, сверкали золоченые башни дворцов, застыла в домах и улицах протяжная песнь камня. Всё так же неспешно перекатывал, поблескивая, изумрудные воды Ганг, качал маленькие лодки у каменных ступеней на берегу, толкал крупные судна с расписной кормой и гордо расправленными парусами прочь по торговым путям.

Но то что раньше вызывало гордость сейчас казалось Матхураве отвратительным, яркое — едким, любимое — ненавистным. Всё потому, что сердце ювелира окаменело. Вот уже несколько дней после того, как обливаясь слезами и пряча лицо под платком, Сона рассказала судьям, что он держал ее взаперти и всячески измывался, Матхурава будто и не жил вовсе.

«Я не выпускал ее, правда. Но разве можно назвать издевательствами, — с обидой недоумевал он, — бесконечные подарки, дорогие украшения и роскошные наряды? Разве мучают, принося лучшую пищу и бесценные масла? Я ведь женился на ней, в конце концов…»

Только в камере приговоренный к казни возопил, гневаясь на всех богов сразу. Он кричал так, что охранник решил, что тот двинулся рассудком. На следующий день суда обозленный ювелир не признал вины, напротив, во всеуслышание наговорил махаматрам дерзостей о законах и кастах.

И несмотря на то, что суд царя Ашоки считался самым человечным и справедливым на свете, ни боги, ни их служители не даровали милость Матхураве. Спасая свои шкуры от гнева высших мира сего и обитателей небес, вся семья Капур публично, с соблюдением правил и ритуалов, отказалась от него. И любимый младший брат Радж, и мать… И тогда душа Матхуравы умерла, пронзенная предательством, как кинжалом множество раз.

Потому он обреченно ждал сейчас, стоя у столба на сложенных высоко бревнах, когда его покарают за убийство брамина, лицо которого даже не помнил. Матхурава был как в полусне, и в обрывках мыслей проносилось сомнение: а существовал ли тот брамин на самом деле, или все это лишь злая шутка мстительных богов?

Протрубили слоны, толпа взревела, ювелир не понял, почему. На самом деле это жрец в белых одеяниях прекратил зачитывать его преступления. В голове ювелира мутилось то ли от голода, то ли от подкатывающего к горлу страха.

В пустых глазах Матхуравы зеваки на площади то превращались в пятнистую массу, смешанную, безликую, как подброшенные в воздух порошки ярких красок во время праздника Холи, то вновь обретали лица и превращались в людей.

Зачем он жил? Любил зря. И умирает зря, не оставляя после себя ничего: ни детей, ни славы, ни доброй памяти, разве что горстку прекрасных украшений с крошечной буквой «К», обвитой воздушным перышком.

Изнемогая от жары и жуткого ожидания, Матхурава будто в тумане увидел, как смуглый палач поднес факел к подножию кострища. Сухой хворост жадно полыхнул, зашумел, будто голодный зверь. В толпе кто-то закричал.

Ювелиру показалось, что всё это происходит не с ним, что он сейчас проснется, ополоснет лицо холодной водой из колодца и… И тут разъяренные языки пламени ужалили его ступни. Невыносимая боль принялась пожирать его большие пальцы, кожу, щиколотки, икры — кусок за куском. Запахло собственным жареным мясом. Матхурава изгибался, с нечеловеческими усилиями пытаясь вырваться из огня. Веревка врезалась в горло, превращая ужасные крики в хрип. Это длилось долго. Бесконечно долго. Задыхаясь от гари и дыма, в диком треске полыхающих дров и собственных воплях Матхурава слышал хохот богов, довольных страшной местью.

* * *

Взвешивая возможные риски и величину опасности, Валерий оперся обеими ладонями о древко метлы, как о копье. Сквозь стволы деревьев было видно, как гости и постояльцы ашрама стекаются к столовой, расположенной за парком. Оттуда по обыкновению ветер приносил аппетитный запах жареных лепешек. Внимание Черкасова привлекла быстро движущаяся в обратном от всех направлении фигурка девушки в светло-голубых штанишках и коротком простеньком платье на индийский манер — Варя. Ее лицо было смятенно, светлые пряди из расплетающейся косы запутались в концах длинного шарфа. Она не шла, как обычно, а почти бежала. Спотыкалась и опять бежала. К нему.

Сердце Черкасова забилось учащенно. Варя остановилась посреди пустой веранды, у алтаря, на котором стоял украшенный гирляндами цветов портрет полуголого индийского святого, восседающего на шкуре бенгальского тигра — почти такой же, какая осталась у Валерия дома, в Москве. Лампадки и толстые цветные свечи горели на овальном серебряном подносе перед портретом. Распространяя сладкий аромат, пирамидки роняли пепел рядом со спелыми, сочными фруктами.

Черкасов замер, стоя всего в пяти метрах от Вари. Она вздрогнула и обвела взглядом пространство. «Снова видит?! Сработало?!» Черкасов был готов заговорить, сказать все что угодно, хоть заплясать, но радости хватило лишь на мгновение.

Из тонких пальцев девушки выпал на плитку цилиндрообразный гаджет. Варя выронила бамбуковый коврик. Тело ее выпрямилось и будто окоченело. На лице появилась обреченность, а в голубых глазах, которые никогда не выглядели слепыми, невыразимый ужас.

Валерий сглотнул и оглянулся, решив, что за его спиной стоит Шиманский, наставивший на нее пистолет. Никого вокруг не было. Черкасов шагнул к Варе, а она, смертельно бледная, задрожала и попятилась.

«Неужели… неужели она так боится… меня?!» — ужаснулся Валерий, сердце рухнуло куда-то в желудок.

Черкасов решил было уйти, но тут лицо Вари страдальчески исказилось, как при сильной боли. Девушка закричала не своим голосом, выгнулась, словно натянутая тетива, и задела рукой столик-алтарь. Тот пошатнулся, свечи с лампадками перевернулись, и огонь мгновенно побежал по ткани платья вверх по подолу, с треском пожирая люрекс и синтетические нити. Варя заметалась, но как-то странно, будто отбивалась не от реального пламени, а от чего-то иного. Раздумывать было некогда, Черкасов кинулся к ней, повалил на землю и, обжигаясь, принялся тушить руками, собой полыхающие одежды. Огонь погас за секунды.

Варя не шевелилась. И по ее отсутствующему, блуждающему взгляду Черкасов понял, что она не то что не видит, но даже не осознает, где находится и с кем. Совершенно растерянный, сидя на коленях перед ней, Валерий приподнял Варю, обхватив, как ребенка. Ее голова бессильно упала ему на грудь. Из невидящих глаз девушки ручьями потекли слезы, плечи начали вздрагивать. Девушка шептала что-то на неизвестном языке, в котором проскальзывали слова, похожие на те, что встречались во всеобщих песнопениях на санскрите. Только спустя несколько фраз Валерий разобрал русское: