Свидетель - читать онлайн книгу. Автор: Галина Манукян cтр.№ 25

Я прислушивалась к звукам, но слышала только стучащую в ушах кровь и собственное дыхание. Тягучее время ползло, залипая в пустоте. Может быть, прошел час, может, семь. Желудок скручивало от голода, но никто не нес мне еду, не разговаривал, не ходил по этажу. Словно все срочно покинули дом, а обо мне забыли.

И стало страшно.

Мне чудились пятна света то в одном углу, то в другом, сверкающие желтые кляксы, искры, будто от светляков; они рассасывались, стоило протереть глаза, и я опять тонула во тьме. Казалось, что я слепну от непроглядного мрака, и не увижу больше ничего: ни солнца, ни деревьев, ни маму… Я проглотила слезы, надо было держаться…

А вдруг это всё, что мне осталось? Что, если жизнь никогда не будет прежней: размеренной и даже немного скучной? С нудноватым, но добрым шефом; с посиделками по пятницам, счетами за квартиру, проблемами с родственниками, запутанными отношениями с отцом? И я не смогу больше смеяться с Никой и рассматривать орхидеи на ее подоконнике, не буду слушать ее рассказы о новом поклоннике и предаваться глупому шоппингу. Что, если мне никогда не придется растягиваться с удовольствием в просторном зале для йоги, где инструктор Володя веселится над нашими потугами: «Вам хорошо, но должно немножко хотеться домой»?

Сейчас мне ужасно хотелось домой. Мне было очень плохо: тянуло в животе и кровоточила душа: на каждый стук сердца по капле. Я была во власти безумца с огромным состоянием, который мог позволить себе всё. Мог даже заплатить психиатру и признать меня сумасшедшей, чтобы, наигравшись, пожизненно запереть в интернате для умалишенных. И никто, даже молчаливый водитель шефа, не пригласит меня на свидание… на нормальное свидание с цветами и мороженым; я не буду гулять с девчонками по парку после кино, не пройдусь по набережной, глядя, как над Доном летают чайки, а на каменных парапетах нахохлились мужички с удочками. Я не услышу любимой музыки, не испеку пирога с вишней, не буду экспериментировать с рецептами и не прочту ни одной книги… Больше ни одной! В груди опустело, и нутро заполнил ледяной ком.

Я сама превращусь в пустоту, и обо мне все забудут…

Сердце сжалось: вот что чувствовала Сона! Как жаль мне было ее сейчас, она казалась реальнее всех, кого я знала, будто сидела рядом, робко кутаясь в платок и вздыхая о зеленых предгорьях Гималаев. Я понимала ее теперь, только теперь… Но разве она имела что-то общее с подлецом Валерием, кроме родинки на бедре и прозрачно-черных глаз? А я — с ювелиром Матхуравой? Я всю жизнь боялась навредить кому-то, проявляла излишнюю щепетильность. В детстве тайком спасала от деревенских мальчишек черепах и лягушек вместе с братом Женькой. Не дралась никогда — пощечина Валерию была первой, раньше не поднималась рука.

Я всхлипнула. В голову прокрались страшные детские сны, которые я до сих пор хотела забыть: о жестоких пиратах, заставляющих страдать похищенных с корабля жениха и невесту, терзая их друг у друга на глазах. Однажды приснившись, этот сон перестал быть сном. Еще совсем маленькой, я закрывалась одеялом с головой и, заложив между ногами подушку, прокручивала его в воображении, испытывая легкий страх, граничащий с удовольствием. А потом изнывала от стыда, всячески пытаясь помочь маме и папе и угодить… Я выросла, а привычка до сих пор осталась. Янина постоянно приговаривала с усмешкой: «Опять хочешь показать всем, что ты „хорошая“?»

Став старше, я сумела задавить в себе желание испытать это странное возбуждение, вызывающее потом душевные страдания. Я просто забила его глубоко внутрь, как осиновый кол в гроб ведьмы.

Вина и стыд шагали за мной по пятам, не изгоняемые, вечные спутники, особенно в том, что касалось любви. Помню свой первый поцелуй: мне было четырнадцать, остроумный второкурсник Стасик, очаровавший шутками и пением под гитару, посадил меня на колени и поцеловал, мгновенно сделав пьяной. Во вспыхивающих на стенах пятнах светомузыки моя голова кружилась, его тепло завораживало, а он не отрывался от моих губ. И это было прекрасно. Потому что я была влюблена в него и верила в волшебство — в то, что из первого поцелуя рождается свет, и радость, и блаженство.

Они растаяли следующим же утром, когда соседка при виде меня покачала головой: «Рано тебе еще в проститутки записываться. Мать по больницам, отец по командировкам, а ты! Не стыдно?» Я залилась краской, не зная, что ответить. Это мать Стасика с негодованием растрезвонила всем о моем «грехопадении». С того дня тетки нашего двора принялись радеть о моей морали, попутно запрещая дочерям дружить с «падшей». Женька вызвал Стасика на дуэль, и тот, бледный, как стена, просил перед нами прощения, ведь «ничего не было»…

И у меня, наученной горьким опытом, потом долго «ничего не было», пока в девятнадцать моим первым мужчиной не стал пьяный муж старшей подруги. Он попросту изнасиловал меня в день годовщины их бракосочетания… Сколько лет я обходила не то что их дом, весь квартал стороной. Возможно, всё было по одной и той же причине — потому что карма наступала на пятки, подхлестывая виной и стыдом.

А я, как многие девчонки, мечтала о большой любви, мечтала стать женой кому-то, верной и любящей, и мамой двоим или трем ребятишкам. Я делала всё, чтобы стать лучше, чище, чтобы заслужить это. А теперь говорю о себе в прошедшем времени… Возможно, все и было бы, если б не Валерий!

«Как же я ненавижу его! — подумала я, сжав кулаки, и поймала себя на мысли, что сделала бы с ним то же самое, чтобы он прочувствовал эту безысходность, эту боль в спине и внутри бедер, эту сухость во рту, голод и страх… И тут же закрыла лицо ладонями, осознав: но, Боже, ведь это замкнутый круг: Матхурава заставил страдать Сону, Валерий меня… А что, если это не первый виток?…»

Дыхание перехватило. Темнота наступала мне на горло. И не надо было погружаться в медитацию и использовать тайные практики, я уже знала: так и было. Тьма играла со мной в свою игру, пустота — в свою, и перед глазами в светящихся пятнах пронеслась бесконечная череда повторяющихся историй. Я и Валерий, будто игроки, меняющие с каждой партией в Го камни черные на белые, и белые на черные, находили друг друга из жизни в жизнь, чтобы доставить боль или испытать ее. Задевали рикошетом тех, кто рядом, растягивали стыд и вину на тысячелетия. Ради чего?

Тишина молчала, предлагая самой найти ответ.

На меня навалилась усталость и ощущение бессмысленности.

— Я не знаю! Не знаю… — пробормотала я, чувствуя во рту горечь, а в душе глубокое омерзение ко всем этим запутанным узлам извращений.

Захотелось перестать играть по дурацким правилам, установленным неизвестно кем. Ни один из нас не хорош, что уж говорить? Я — тиран и жертва одновременно. И он. Я могу винить Валерия бесконечно. Он может бесконечно винить меня, чтобы потом по очереди сгорать от стыда. Зачем?

Где-то я читала, что в душе каждой жертвы живет тиран, а тиран глубоко в душе — жертва. Их обоих питает одно и то же — ненависть, оборотная грань любви, как нелюбимая сторона виниловой пластинки, как колодец в поле, наполненный отравленной водой. Ненавистью так легко заразиться и болеть вечно. Но что если я откажусь играть? Откажусь ненавидеть? Я не могу, не хочу больше…