Долгое дело - читать онлайн книгу. Автор: Станислав Родионов cтр.№ 49

И в этом пространстве возникла женщина.

— К следователю Рябинину…

Юрий Артемьевич ушел, не докурив сигареты и не сбросив с лица обиженной растерянности.

— Вы ко мне? — удивился Рябинин.

— Вот повестка…

— Садитесь.

Она к нему. Но зачем? Неужели во всем пространстве, которое, говорят, бесконечно, нет уголка, где бы он мог побыть тихо и не дышать… Тогда какой смысл в его бесконечности? Да ведь он не в пространстве, он же в кубатуре.

— Гражданка Козлова, я вас пригласил…

Зачем он ее пригласил? По делу Калязиной. Все, все они живут в одном пространстве…

— Наверное, опять насчет шубы?

— Да-да, — обрадовался Рябинин.

— Ничего другого сказать не могу. Ошиблась я, свою собственную шубу не узнала. Вот и решила, что подменили.

Где-то он эту женщину встречал. В пространстве. Ну да, он же ее допрашивал. Давно, когда еще не знал, для чего существует пространство.

— Добавить ничего не хотите? — бодрым и высоким голосом спросил Рябинин.

— К чему добавлять-то? Я вроде бы ничего не сказала…

У нее усталое и хорошее лицо. Он вспомнил — она водитель троллейбуса. Только зачем она пересекла лоб такой сердитой и глубокой складкой?.. Не хочет говорить правды. Сейчас он применит какой-нибудь психологический приемчик. Рецидивисты признавались, а уж эта Козлова со своей шубой…

— Вы замужем? — спросил он.

— Да.

— Муж вас… любит?

— Надеюсь.

— А вы его?

— Думаю, что люблю.

— Берегите…

— Что беречь?

— Это… время.

Ее лицо вроде бы отдалилось. При чем тут шуба?.. Да и какое значение имеет шуба, Калязина и допрос в таком огромном пространстве? Это все кубатура, кубатура…

— У вас неприятность? — тихо спросила Козлова.

— Да.

— Ничего, пройдет.

— Мне изменяет жена, — сказал он не своим, из пространства, голосом.

— Ничего, пройдет.

— Это не может пройти.

— Все проходит, и это пройдет.

Складка на лбу у нее разошлась. Все лицо разгладилось, как размокло. Что она так смотрит? Он же не сумасшедший и не раненый. Почему говорит вполголоса? Почему и он отвечает приглушенно? Им слышно, потому что они сидят в кубатуре. Какой смысл кричать — ведь звуки все равно улетают в пространство.

— Забыться пробовали?

— Чем?

— Вином, как делают мужчины.

— Не пью.

— А с другой женщиной?

— Не могу.

— Работой.

— Вот работаю.

— Приятели?

— Бесполезно.

— Тогда поплачьте. Умеете?

— Умел.

— Поплачьте-поплачьте, слезы душу омоют, и ей станет свободнее.

Он знал, что будет легче. Как в детстве. Но ему даже не плакалось.

И промелькнуло, исчезая в кривизне пространства…

…Люди мало плачут. Слезы рождают в сердце доброту. Не бойтесь плакать…

— Знаете, я вам признаюсь. Лет пять назад тоже изменила мужу. Ну и что? Покаялась — он простил. Теперь живем душа в душу.

— Придумали?

— Ну уж и придумала…

Его жалели. Кто это сказал, что жалость унижает? Как же она может унизить… Ему не стало легче, но при этой женщине слегка ограничилась бесконечность пространства, в котором он затерялся.

— А вам не показалось? — спросила Козлова.

— Это же… не шуба.

Она махнула рукой и заторопилась словами:

— Извините меня за ложь. Все расскажу. Подменила она мою шубу…

Рябинин слушал признание, не испытывая ни удовлетворения, ни радости. Вот только порадует Вадима Петельникова.

— Эту женщину опознаете?

— Еще бы.

— Напишите, пожалуйста, ваши показания, — попросил он и протянул бланк протокола.

Рябинин мысленно поблагодарил закон, который разрешал свидетелю записать свои показания собственноручно. А он без мыслей, без желаний и без сил будет смотреть туда, в пространство, которое ему виделось за спиной, за дверью, за городом, за краем земли…

Из дневника следователя. Я не всегда знаю, что нужно делать, когда плохо близкому человеку, другу, сослуживцу, соседу… Но я всегда знаю: надо что-то делать. И вот только совсем не знаю, что нужно делать, когда плохо мне самому.

Он вскинул голову и бездумно взлохматил бородку мелкими щипками, отчего лицо ощетинилось и куда-то нацелилось. Ногой, почти всей подошвой, Гостинщиков нажал на дверь и еле за ней поспел, шагнув в кабинет великанским шагом.

— Я не принимаю, — сказал Храмин, отрываясь от калек.

— А я не из вашего отдела.

Рэм Федорович с такой силой шмякнулся в кресло, что одна из расстеленных калек обрадованно закатилась в первоначальный рулон.

— Хорошо, слушаю вас.

Они знали друг друга мельком, понаслышке, через других.

— Скажите, сколько времени? — хитровато спросил Гостинщиков.

— У вас нет часов? — удивился Храмин.

— Отдал в починку.

— Половина одиннадцатого. Вы за этим и пришли?

— Я пришел спросить, верите ли вы в бога.

Храмин улыбнулся тонко и почти незаметно.

— Понятно, — вздохнул Гостинщиков. — А ведь библия-то права, пообещав конец света и геенну огненную.