Сквозь красную пелену в глазах зрение выхватило камеру, освещенную светом двух факелов, трех стоящих поодаль человек – один явно из слуг, возможно, тот самый, что разносил еду, двое других, судя по одежде, местные дворяне. Ну и, собственно, главное действующее лицо этой сцены – снова тянущийся ко мне раскаленными докрасна щипцами Анджей Курцевич. И благо еще, что щипцы он притащил откуда-то с верхних этажей, ибо в сыром и холодном подвале они остывали прямо на глазах.
Но для ожога и этого достаточно – грудь горела огнем, а в воздухе повис запах горелого мяса. Вот же гад!
Осознав степень грозящей опасности, я действовал быстро и решительно, тем более что противник сам подставился: подцепив левой ступней пятку своего истязателя, правой ногой я с силой толкнул его в колено. И откуда только силы взялись?
Громко вскрикнув от боли, хозяин усадьбы рухнул на пол, выпустив из рук орудие пытки. Воспользовавшись замешательством сопровождающих лиц, я быстро перекатился вправо, подхватил каминные щипцы и тем же путем вернулся назад. Опираясь спиной на стену, поднялся на ноги и выставил добытое оружие перед собой.
– Тварь! – первым опомнился от неожиданности один из дворян. Решительно всунув свой факел в свободную руку тюремщика, он уже сделал шаг вперед, вытягивая на ходу шпагу из ножен.
– Коли его! – воскликнул второй товарищ пана Анджея, тоже хватаясь за оружие.
– Нет! Он мой! – всё еще катаясь по полу, прошипел Курцевич. – Назад, друзья, назад!
Воспользовавшись новой паузой, я ухитрился подобрать со своей лежанки покрывало из мешковины и намотал его на левую руку. Какая-никакая, а защита.
– Песья кровь! – тяжело поднявшись на ноги, сын коронного маршала вытянул из-за пояса кожаный кнут. – Сейчас мы посмотрим, какого цвета кровь в твоих венах!
Плохо дело. Каминные щипцы не шпага, намотанная на руку мешковина – не щит. Да и многовато врагов против истощенного и не отошедшего от воздействия дурмана человека. Это в голливудских боевиках герою не составило бы труда расправиться с супостатами. Но здесь не Голливуд, а я не герой, нужно смотреть на вещи реально. Что же делать?
А какие у меня, собственно говоря, варианты? Сдаться и униженно терпеть побои? Или, того хуже, валяться в ногах, моля о пощаде? Да о чем это я? Один-единственный у меня вариант – нанести как можно больший урон противнику, подороже продать свою жизнь. Меня явно не для того выкрали, чтобы облагодетельствовать. Этому нужна месть, а скорее, даже не она, а просто самоутверждение за мой счет. А тому, другому, который якобы Джонсон, нужно вытянуть из меня как можно больше секретов и сделать так, чтобы я больше никогда не встал на пути у его замечательной «миролюбивой» родины. То есть, как ни крути, конечный результат будет один, только промежуточные действия разные.
А раз мне нечего терять, то… А, черт! Больно! Вот что значит быть в плохой физической форме!
Я прекрасно видел, что и как собирается сделать Курцевич, и план защиты и контратаки успел сложиться в моей голове, но вот ослабевшее тело отказывалось исполнять команды мозга с нужной скоростью. Я запоздал с защитным движением, и улорийский кнут ужалил меня в левый бок.
– Я сделаю из тебя кровавое месиво! Я выбью из тебя всю правду о смерти моего отца! Ты будешь умирать долго и страшно, будешь молить меня о пощаде! – что называется «Остапа понесло», младший Курцевич просто сумасшедший какой-то! Интересно, а сказочку «о бесчестном убийстве» отца он сам сочинил или кто помог?
Ко второму удару кнута я уже был готов – подставив под него обмотанную тканью левую руку, бросился вперед, одновременно замахиваясь каминными щипцами. Пан Анджей заблокировал мою атаку левой рукой, но это было не так важно, потому что я продолжил движение вперед и в следующий момент нанес удар головой ему в лицо. Есть!
Жаль, что двигался не только я. Один из гостей Курцевича быстро отреагировал на изменение ситуации, потому в следующий миг сильный удар в висок сбил меня с ног. А едва попытавшись подняться, я получил еще ногой по ребрам, потом опять по голове и по ногам. В общем, вскоре меня уже с упоением пинали три человека, причем Курцевич при этом еще безбожно сквернословил. Немногого же мне удалось достичь!
В голове стоял звон, в глазах потемнело, подняться не было никакой возможности. Всё, что я мог сделать, это поджать под себя ноги и закрыть голову руками.
Улорийцы вошли в раж и не собирались останавливаться. Я как раз уже эдак отстраненно подумал, что сознание вот-вот покинет меня, когда в дело вмешалась третья сторона.
– Прекратите, господа, прекратите! Пан Курцевич, мы с вами так не договаривались! – даже если бы я не узнал голос, по заполнившему камеру запаху крепкого табака смог бы понять, что имею дело с фрадштадтцем. В этом мире я пока не встречал более курящего народа. Именно подданные короля Георга бравировали своим пристрастием к табаку и активно продвигали табакокурение в качестве модного атрибута современного общества. Но это и не удивительно, учитывая тот факт, что из южных земель пока только Фрадштадт поставляет табак на рынки континента.
– Вы увезете его на Острова, и я останусь ни с чем! – попытался возразить Курцевич.
– Вам более чем щедро будет заплачено за это! Разве этого и самого факта пленения недостаточно для вашей мести?
– Пусть расскажет всю правду о смерти отца! Я не верю, что он победил его в честном бою, отец был знатным бойцом, не чета этому задохлику!
– Князь, – капитан Джонсон неожиданно обратился ко мне, – вы можете удовлетворить любопытство пана Анджея?
Пока мои тюремщики препирались меж собой, я переполз к стене и принял сидячее положение. Не слабо меня отделали, но, слава богу, обошлось без переломов.
– Ваш отец, пан Анджей, обладал поистине богатырским здоровьем. Я думал, что убил его еще в Ивангороде, но он сумел оправиться от тяжелейшей раны. Пришлось убивать его вторично. Но не волнуйтесь, он умер с оружием в руках, как и подобает настоящему воину.
– Ты лжешь, собака! – снова взвизгнул Курцевич-младший. – Ты не смог бы убить его в честном бою!
– Дай мне в руки шпагу, и я докажу тебе обратное!
После этого хозяин поместья в сердцах выкрикнул какое-то улорийское ругательство и, стараясь не встречаться взглядом с фрадштадтцем, порывисто выскочил из камеры. Двое друзей тут же последовали за ним, а вот надзиратель с факелами в обеих руках переместился поближе к выходу, но, поскольку Джонсон не спешил уходить, вынужден был остаться.
В планы фрадштадтца не входил разговор со мной при посторонних, поэтому капитан отнял факел у тюремщика, и тому не оставалось ничего иного, кроме как, неуклюже поклонившись, ретироваться из камеры.
Джонсон дождался, когда удаляющиеся шаги стихнут в коридоре, и только после этого поднял факел таким образом, чтобы можно было рассмотреть мое лицо.
– Что, князь, не любят вас улорийцы?
– Чай, не красна девица, чтобы меня любить, – я осторожно ощупал руками лицо. Ерунда, ничего серьезного. Гораздо хуже набухший рубец на боку от кнута и ожог плеча от раскаленного железа.