— Штопин прекрасно знал почти всех, кто вчера пришел на презентацию. Так что компаний вокруг него хватало. Одних только литераторов, чьи переводы вошли в сборник, — штук двадцать! И еще один норвежец, автор и почетный наш гость… Однако среди вчерашних гостей находился его старинный приятель. Его зовут Ян, а фамилию я не знаю. Но он ушел раньше. Его приметы я могу описать.
Для Тани ее собственный выпад был потрясением. Она закладывает человека! К тому же того, кто ей нравился… Но все во благо своих коллег — чтобы их не мучили подозрениями и, не дай бог, не посадили невинных. А Фантому-с него как с гуся вода, это ж сразу видно. Однако Бодрячок не слишком внимательно отнесся к ценным показаниям, которые стоили свидетелю немалых мук совести. Поблагодарил, конечно, но без энтузиазма. Неужели почуял ложный след? Но не может же он быть настолько умным!
И, позвольте, а что, если след не ложный?!
— Господин следователь, — вступила Нора, сменившая фазу гнева на едкое высокомерие. — Насколько я понимаю, вы клоните к тому, что Семен Штопин пришел с женщиной. И она же его и убила в нашей кладовке. Он же не мог пойти в кладовку с незнакомым ему человеком. Но тогда вам нужно искать подозреваемых не здесь. Потому что среди нас нет и не может быть женщин Семена Штопина. Мы взаимно терпеть не могли друг друга.
— Пожалуйста, говорите только за себя. Итак, вы испытывали личную неприязнь к жертве. Какова была ее причина?
— Та же, что и всех наших сотрудников, — с нажимом ответила Нора, не желающая говорить только за себя. — Штопин был редким хамлом и сволочью. Он хотел, чтобы наша библиотека была уничтожена. И не только наша — все библиотеки. Он боролся с бумажной книгой как таковой, считая, что ее вытеснят электронные носители.
— Странно… если они ее все равно вытеснят, зачем же бороться? — задал резонный вопрос Бодрячок. — Может быть, он боролся вовсе не с книгой… а с людьми?
— Ходили слухи, что у него виды на наше здание, — лениво отозвался Птенчик. — Он кичился своим прошлым в десантуре.
— А при чем тут десантура? — оживился следователь.
— В сущности, ни при чем! — вклинилась Кира. — У него был очень некрасивый развод. Родня бывшей жены — сплошные юристы и адвокаты. Они вышибли Штопина как пробку из его квартиры. В общем, ободрали как липку. И все его десантные истерики — мечты о том, чтобы за него отомстили. Но никто за него не мстил. И он исходил злобой на весь мир. В том числе и на библиотеки. Он же преподаватель литературы в библиотечном институте. Второстепенный предмет, не престижный вуз. В общем, славы никакой! Притом его раздражали библиотекарши, на старости лет решившие получить образование… Вот он и решил сделать себе имя на разрушении. Он был просто закомплексованный мудак. Простите за это слово, но вам обычно нужна правда.
— Нам всегда нужна правда! — одобрительно поправил Бодрячок. Его, похоже, было трудно вывести из равновесия. Он был слишком добрым следователем. Даже можно сказать дзен-следователем. Только вот когда же он достанет палку и кого огреет по голове, дабы тот достиг просветления и назвал убийцу…
— Вероятно, кто-то из вашей библиотеки учился у него? На заочном, на вечернем, например.
Не в бровь, а в глаз. Учился! Малика… И наша трепетная Лионелла. Но все промолчали. Великое дело — знать, против кого дружим.
— Скажите, насколько я понимаю, кроме вашего директора, сегодня отсутствует еще одна сотрудница. Как я могу с ней связаться?
Нора и Леночка стали наперебой отговаривать Бодрячка звонить Ляле именно сегодня, а он в своей манере послушно кивал, но про себя, разумеется, гнул никому не известную линию. И от этого было не по себе. Впрочем, не всем.
— Если вас заинтересует, я могу сказать, с кем Семен Штопин очень активно общался в течение вечера. С Риммой Арсеньевой. Это известное имя в литературных кругах…
Давид старался придать своим показаниям официальную торжественность, но его уютная картавость и то, что многим здесь он годился в сыновья, возымело неожиданный эффект…
— Додинька, — умилилась Нора, чьей следующей стадией после высокомерия всегда было абсурдное умиление. — Для подозрений мы должны выбирать дам помоложе. Или ты полагаешь, что с мадам Арсеньевой Штопин все-таки мог уединиться в кладовке… седина в бороду… хотя, надеюсь, у Арсеньевой борода еще не растет. Но может. Она такая злая!
Вот это по-нашему!
— Нет, отчего же помоложе?! — подхватил инициативу Слава Птенчик. — Я бы вот еще напомнил, что на вечере была старуха Девяткина. Они, как всегда, сцепились с Семеном. Ну а от ненависти до любви, как известно…
Все как обычно, успокаивалась Таня. В нашем чудном «Грине» любое собрание сначала напоминает поле боя, а потом балаган. И даже убийство — повод для острословья и препирательств.
— Скажите, а найдено ли орудие убийства? — прозвенела свежей здравой нотой Леночка.
— На месте преступления орудия не обнаружено. Известно, что жертве был нанесен удар в затылочную часть неким тяжелым предметом, имеющим острые края.
— В кладовке таких пруд пруди. Как вы до сих пор не обнаружили? — изумилась Нора.
— По всей видимости, убийца вынес его из здания.
Пока Бодрячок в своей равнодушно-дзенской манере вопрошал, не видел ли кто среди вчерашних гостей кого-то, уходящего с подозрительно тяжелым грузом, Таня вспомнила про Давидову трость. Но Давид молчал. На сей раз ей не хотелось быть выскочкой, и она тоже промолчала. Может быть, Додик уже распрощался с этой поспешной ночной версией о «преступной группе с тростью»…
И вот этот сумбур вместо музыки закончился. Бодрячок уже стал более детально опрашивать каждого о том, что кто делал с полдесятого до пол-одиннадцатого вечера. Твердого алиби не было ни у кого. Хотя это слово даже не произносилось.
— Ты будешь озвучивать свои предположения? — тихо спросила Таня.
Давид отмахнулся: «Ночной бред!» И потом вдруг почему-то стал оправдываться перед Таней: мол, ему неловко было бы за такую глупость… убить тростью можно только при условии, если она предназначена для убийства. Если она тяжелая, как бейсбольная бита. И то — какой силы должен быть удар! Но то, что пришло ему в голову ночью, — чушь. Конечно, убийство было незапланированным. Все указывает на это!
— Кстати, я никак не могу дозвониться Егору-фотографу. Вот кто нам сейчас помог бы… У меня есть кое-какие зацепки. Но я не имею морального права их озвучить без веских на то оснований.
— Ух… серьезный ты хлопец, — вздохнула Таня. — А как насчет здорового инстинкта самосохранения? В детективах частенько убивают свидетелей, которые не успели поделиться ценными показаниями. А что, если убийца — я?
— Я думал об этом, — невозмутимо отозвался Давид. — То есть я… думал обо всех, кто где был… у меня в голове сохранена вчерашняя картина событий. Но у тебя имеется четкое алиби — примерно во время убийства мы как раз говорили о литературе. О поэзии. Помнишь, стихотворение о прокаженной девочке?