Смотреть на счастье других людей…
Денис, ты так живешь. Хорошо держишься. Я бы никогда не подумала…
И снова защипало в глазах. Оля быстро отвернулась, чтобы сын не увидел слезы.
— Ты заболела?
— Нет… нет, с чего ты взял?
Она спешно подошла к раковине и включила воду, создавая видимость мытья посуды, хотя грязной была только одна вилка. Зато ее можно усердно тереть, ожидая, когда высохнет влага в глазах.
— У тебя таблетки.
— А… это… это такие витамины. Чтобы уставать поменьше. Ты же знаешь, что я порой устаю на работе. Я не заболела, не переживай.
* * *
— Денис, где твоя природная галантность?
— Галочка… — Денис привычно прижался затылком к стене. Оправдываться он не любил, пожалуй, больше всего на свете. — Ну, Галюся, зачем я вам сопливый, а? Позаражаю всех там к черту.
— Боря тебя водкой с перцем полечит.
— Боря у нас патологоанатом, лечение — не его профиль. А водка с перцем меня сейчас добьет.
А более всего его добьет сейчас общество друзей. Не хочет никого видеть. Не хочет ни с кем говорить. Ему надо залечь и зализать рану. А с этими… Водки с перцем нальют прямо в рану. Из лучших побуждений.
— Денис, я сделаю вид, что поверила, — с нажим произнесла Галя. — Но 8 марта я тебя жду в гости!
— Андрологи 8 Марта не празднуют.
— Батя, не нервируйте меня! Жду! — и после паузы: — С Олей, конечно.
* * *
Двое высоких стройных мужчин случайно встретились у двери врачебного кабинета. Один из них посмотрел на табличку у двери и спросил:
— К тезке, Денис?
— Да нет, — бодро ответил тот. — Ищу окулиста. А вы, Родион?
— А я травматолога. Потянул вчера паховую мышцу, надеялся, само пройдет, но все никак, — и демонстративно потер больное место.
— А-а-а… — понимающе кивнул тот, которого звали Денисом. — Но это не травматолог.
— Не травматолог, — подтвердил Родион.
— А вы не знаете, где окулист?
— Не знаю. Я и где травматолог, не знаю.
— Но точно не здесь.
— Точно.
Постояли. Помолчали. Потом спешно подали друг другу руки и разошлись в разные стороны. Но каждый из них все-таки обернулся вслед другому.
* * *
В аптеке не обманули, и спала Оля теперь вполне нормально. Понимала, конечно, что злоупотреблять нельзя, что существует такая вещь, как привыкание, а потом и зависимость. Поэтому решила поставить себе срок — две недели. Потому что спать надо. И за рулем в последние дни никакой концентрации от постоянного недосыпа. А как тут спать?
Никите сняли повязку. Казалось, долгожданное событие. Только вот рука почти месяц была в согнутом состоянии, плюс разрывы в мышцах и нужен хороший массажист. Пришлось поднимать переписку, которая успела спуститься так низко, что создавался обманчивый эффект, будто ничего и не было.
А для тебя, Денис, было или не было?
Оля долго листала ленту когда-то активного чата невидящими глазами. И снова все возвращалось, и снова внутри все скручивало, так, что хотелось рыдать в голос от боли. Но нельзя. Домашние не должны видеть, как на самом деле. Они и так переживают, и устраивать истерики по поводу того, что не состоялось, глупо. Взрослой женщине за тридцать — глупо вдвойне. «Все пройдет, и это тоже пройдет» — так, кажется, было написано на кольце царя Соломона?
Оля ждала, когда «и это тоже пройдет». Пока получалось не очень. Она думала о том, зачем позволила Никите сдружиться с Денисом, надо было оставить все как есть — просто пятницы. Думала о том, как Денис живет со своей ношей, понимая, что никогда не поднимет на руки собственного ребенка. Смирился? А был бы замечательным отцом. Потом каждый раз злилась, вспоминая их прощальную встречу, как он не дал ей шанса даже осмыслить все, понять, принять. Просто развернулся и ушел. Все решил сам. И за нее тоже. Разве так можно?
Можно, если для него ничего серьезного в этих проведенных вместе месяцах не было.
Для нее — было. Для него, наверное, — не было.
А Изольда когда-то ей, гадая на таро, говорила о доверии. Разве можно доверять человеку, который для тебя… получается, никто. Вот Денис и не доверился. Решил все сам. Обрубил. Ушел. Все правильно. Они же с самого начала негласно обговорили все условия. Только вот Никита…
Телефон массажиста с трудом, но нашелся. И оказалось, что ее звонка ждали, потому что «Денис Валентинович ввел в курс дела», и снова ныло в груди так, что кольцо мудрого Соломона не помогало.
А дальше без таблеток совсем никак. Потому что разминать травмированную руку, которая была месяц согнута, — только через боль. И каждый визит к массажисту — страх в глазах ребенка, и плач, слышимый через дверь кабинета, и пачка сигарет за день. Какой уж тут сон?
«Махаон» позвонил как раз, когда Оля, вслушиваясь во всхлипывания через закрытую дверь, думала о том, что это только третий сеанс. Только третий…
А «махаон» имел серьезное деловое предложение, которое стоило обсудить и обдумать. Возглавить рекламную фирму, принадлежавшую ему. Рекламную фирму, у которой уже есть два филиала и в перспективе намечается сеть. Вот так вот. Не больше и не меньше. Плюс приглашение на кофе.
Два часа спустя, помешивая этот самый кофе в белоснежной фарфоровой чашке и глядя на мужчину напротив, Оля вспомнила расхожую фразу: «Когда закрывается одна дверь, то открывается другая». Перед ней вот сейчас открывалась. Новая интересная работа, новые перспективы, безупречно-тактичный мужчина, которому она явно нравилась. Оля чувствовала это безошибочным женским чутьем. И в интересе его не было того плотоядно-унизительного, что постоянно ощущалось при общении со «слизнем».
Дверь открылась. Вопрос только в том, захочется ли Оле туда войти.
— Я вас не тороплю с ответом, понимаю, что надо все взвесить, оценить.
У него были очень красивые руки, ухоженные, но не изнеженные — по-настоящему мужские. Оля смотрела на эти руки и думала о том, что если бы такое предложение поступило в конце лета, да даже в сентябре, когда она была так свободна от всего… как бы все было по-другому.
«Слизень» обозвал ее морозильной камерой, а не женщиной. Тогда было больно, очень. А сейчас — нет. Он прав. Пусть будет морозильная камера. Так легче. Зато потом не страдать. И не вспоминать другие руки, которые когда-то точно так же клали на блюдце ложку.
— Знаете, у меня ребенок. Не сказать, что малыш, но еще и не подросток. Он сломал руку, сложный перелом. И я каждый день уезжаю с работы в обед, чтобы ему сделали массаж. Я не могу сидеть в офисе до девяти вечера по этой же причине. То предложение, которое вы озвучили, — очень интересное, оно открывает возможности и новые горизонты. Но оно так же предполагает и жизнь на работе. Я не могу его принять. Простите.