* * *
— Дэн, тебя просили заглянуть в ту контору.
— В какую?
— Ну ту, где мы с тобой сдавали… в четверг.
Саня казался растерянным. Да и Денис озадачился.
— А как же анонимность и все такое? Наврали?
— Да тетка это все… — вздохнул Сашка. — Она же в курсе, кто и что.
— Хорошо, — кивнул Дэн. Что еще оставалось? — После занятий съезжу.
* * *
Написанное на табличке перед кабинетом Денис прочитал по слогам.
РЕ-ПРО-ДУК-ТО-ЛОГ
Обывателю это слово показалось бы сложным и, может быть, даже забавным. Дэну его значение было известно. Ничего смешного. Он постучал и сразу же нажал на дверную ручку.
— Добрый день, меня просили зайти.
За столом сидел мужчина дородной комплекции и восточной наружности. Да, точно, какой-то Амир — это единственное, кроме наименования врачебной специальности, что отложилось в сознании Дениса с таблички перед кабинетом.
— Добрый день. Проходите, пожалуйста, присаживайтесь.
Очень-очень вежливый, даже ласковый тон Денису не понравился интуитивно, но и только. Прошел, сел, уставился выжидательно.
Тишина нарушилась не сразу.
— Скажите, когда ваша мама была вами беременна, не определяли ли тазового предлежания?
От неожиданности вопроса Денис моргнул. И промолчал — потому что не знал, что сказать.
— Или, может быть… — доктор явно тщательно подбирал слова. — В вашем младенчестве вас часто оставляли в памперсах?
Абсурдность и даже некоторая оскорбительность вопросов вывела Дэна из состояния ступора.
— Не могу удовлетворить ваше любопытство, доктор. Я сам не помню, а спросить не у кого. Мамы моей уже десять лет как нет в живых.
— Простите, — вздохнул врач. В его больших темных глазах и в этом вздохе не было ни капли фальши. И от этого вдруг стало страшно. — А паротитом вы не болели в детстве?
— Болел. Сильно, с осложнением на уши, лечил потом долго, и были рецидивы отитами.
— К сожалению, осложнения не только на уши.
Пауза. Для Дениса — звенящая.
— А… на что?
— Понимаете… — врач сцепил пальцы в замок. — Бывают разные показатели функционирования репродуктивной системы человека. И я бы очень хотел назвать вам хоть какие-то цифры. Но, к сожалению, в вашем случае речь идет о полном разрушении. Вы совершенно бесплодны.
* * *
— Ну, зачем тебя вызывали? — а еще Сашка был невероятно любопытен и жаден до любой информации и слово «деликатность» почитал ругательным.
— Очень хорошие показатели, — медленно проговорил Денис. — Сказали, что готовы раз в полгода брать у меня биологический материал. Я просто прирожденный бык-осеменитель.
— Ну, даешь! — хохотнул Саня. И тут же поскучнел. — А мне тетка передала данные анализов: так себе, там сказали. Активность слабая, и вообще, типа, после тридцати пяти шансов стать отцом уже нету. Ужас какой-то.
— А ты дыми меньше, — Денис ловко вытащил из нагрудного кармана прудниковской рубашки пачку сигарет, прикурил.
— А сам-то? Сам?
— А мне можно, — глубоко затягиваясь. — Я бык-осеменитель.
* * *
Правду Валентин Денисович из сына достал легко и просто — на то он отец и хирург. Хватило одного взгляда по возвращении домой — и из холодильника была добыта бутылка водки, на плиту поставлена кастрюля с водой под пельмени, Дениса усадили за кухонный стол и сказали: «Рассказывай».
Рассказал. Потому что еще не верил окончательно. Мало ли что за специалист этот Амир. Может, вообще, анализы перепутали. Бывает же такое.
А потом были два месяца затеянной Батюшко-старшим череды всевозможных обследований, которые лишь подтвердили первоначальный страшный и безнадежный диагноз.
Валентин Денисович еще кому-то звонил, и с кем-то совещался, и что-то говорил про клинику в Израиле. «Ты еще струю бобра предложи!» — жестко осадил отца Денис. Он в то время был вообще неприятен для окружающих — срывался, грубил. А потом поехал на кладбище.
Он не плакал, когда мамы не стало, — скорее всего, не осознавал полной меры горя, что постигло. И единственный раз — тогда. Под проливным дождем, захлебываюсь им и слезами. И повторяя только один вопрос.
За что?
Денис Батюшко не позволил себе отказаться от мечты стать андрологом. Нет уж, он этого хотел, и никакие собственные диагнозы не заставят свернуть с выбранного пути. Типично мальчишеская самоуверенность.
Как же потом было трудно. Больно и трудно. Помогать, давать надежду, лечить и излечивать в конце концов. И вот кто-то очередной стал наконец отцом. А ты — нет. Никогда.
Первые пять лет были самые трудные. Потом привык. И боль притупилась, спряталась. И даже к прозвищу Батя, которое казалось ему теперь полной издевкой, он заново привык и не дергался. А слава Бати все росла и ширилась. Дэна несколько раз звали в клиники ЭКО и даже в целый какой-то репродуктивный центр с приставкой «федеральный». Отказывался. Понимал, что если вокруг него каждый день будет только это: вопросы репродукции, бесплодия и все, что им сопутствует, — то не выдержит. Лучше тут, так. Поликлиника и стационар обеспечивали Денису широкий круг решаемых вопросов, но тему бесплодия он не упускал из внимания никогда. Читал исследования, был в курсе всех новых технологий. Не следить за этим было выше его сил. Видимо, он мазохист.
Когда Денис вышел из машины и привычно оглядел дома вокруг, ему пришла в голову парадоксальная на первый взгляд мысль. Все эти окна — они живые. Окна грустят, смеются, плачут, думают.
А его окна молчат. Он только сейчас это понял.
* * *
Оля задыхалась. Когда-то давно она услышала фразу о том, что горб есть груз прожитых лет. Тогда Оля была юна, и эти слова показались ей метафорически-поэтическими. Но теперь, когда после разрыва с Денисом весь груз, так ненавязчиво распределенный и облегченный за последние месяцы, снова лег на нее одну, Оля ощутила всю правду данного высказывания.
Папа выглядел растерянным, хотя никак не комментировал исчезновение Дениса, и Оле приходилось играть перед ним экспромты на тему «все в порядке».
Изольда сдавала, все чаще вечерами приезжал Геннадий Игоревич, чтобы не оставлять соседку с высоким давлением без присмотра.
Никита тосковал. Оля видела это отчетливо. Мальчик срывался с места на любой звук приходящего телефонного сообщения и возвращался заметно погрустневший, читал в сети медицинские справочники, из которых понимал едва ли десятую часть. Он упорно не хотел расставаться с тем, что еще совсем недавно наполняло его жизнь, отчаянно не желал верить в уход Дениса.