— А… Ну да, — не стал спорить Тося. — Я вот тоже считаю, что в профессии уролога нет ничего зазорного.
— Как и в любой другой врачебной специальности, — кивнул Денис. — В человеческом организме лишнего ничего нет. За исключением четырех восьмерок и аппендикса. Так почему мочеполовая система, Антон?
Малин молчал, уткнувшись носом в кружку. И туда же заговорил:
— Чтобы победить собственные комплексы.
— О как. И какие же? Так, погоди, постой. Ты слишком молод для импотенции.
— Денис! — «Валентиновичем» Тося от возмущения поперхнулся. — Я не про то! Да я вообще…
А потом Денису выпала честь выслушать двадцатиминутную исповедь интерна Малина про несчастную любовь на первом курсе, завершившуюся некрасивым скандалом, про укоренившуюся неуверенность в себе как в мужчине и решимость вот таким нетривиальным образом излечиться. Помогая другим мужчинам обрести что-то.
— Тебе с таким креативным подходом в психиатрию надо было идти, — вынес вердикт Денис, отодвигая в сторону пустую кружку.
— Не-а, — вдруг широко улыбнулся Малин. — Мне у вас нравится. Я прямо чувствую, как мне лучше становится.
И тут Денис расхохотался, рассеивая неловкость от внезапных откровений.
— Лечу наложением рук, ага. Ну а в медицинский-то тебя как занесло, Тося?
— Бабушка… заставила, — негромко проговорил Малин. Негромко и явно смущенно.
— Бабушка? Ну, бабушка, может, и заставила поступить. А выучился ты как? Как патан
[8] выдержал? Зубрежку по фарме
[9]? Да и…
Денис замолчал и тут же сделал себе мысленный выговор. Надо же помнить, кто у нас бабушка. И что там вполне могли договориться на уровне если не ректора, то хотя бы декана. Че-е-ерт… Замечательный интерн, лучше не бывает. Смоленцев — жук колорадский и навозный одновременно! И надо идти и требовать «Вергланд». Он кровью Дэновой оплачен.
— Я знаю, о чем вы подумали, — глухо произнес Малин, глядя куда-то в сторону.
А потом посмотрел Денису прямо в глаза. — Не помогал мне никто. И не договаривался. Хотите верьте — хотите нет. Я сам так решил. Потяну — значит, мое. Не потяну — за счет бабушкиных связей учиться точно не буду. Да и не было у нее особо связей к тому времени уже. Это только она сама так считала — что стоит ей позвонить…
Собеседники какое-то время смотрели в глаза друг другу. А потом Денис кивнул.
— Отлично. Вопрос закрыт, — и словно подводя итог: — До метро подвезти?
— Спасибо, но мне сегодня в другую сторону.
Может быть, парень обиделся. Может быть, устыдился своей откровенности. А вот Денис кое-какие выводы для себя сделал. И Смоленцева пока из категории жуков можно вычеркнуть. Из навозных — точно. А что до колорадских — по «Вергланду» видно будет.
* * *
Отец начал на несколько часов ездить в редакцию и в один из вечеров заявил Ольге твердо, что уже здоров и «пора перебираться к себе». Только она видела, как устает он к концу дня, несмотря на всю свою браваду.
Оля много думала об отце в последнее время. Даже не так — она думала о нем много все последние месяцы, с тех пор как он появился в ее жизни, этот немолодой интеллигентный человек, уверенный с другими и немного робкий с ней. Чувствующий вину за все годы молчания. А Оля… Оля чувствовала к нему благодарность. За то, что он вот так появился в ее жизни.
«Папа… у меня есть папа», — думала она поздними вечерами, лежа в кровати. И шепотом:
— Папа… мой папа…
И становилось тепло. Тепло не только от того, что есть папа, но и от того, что ты ему нужна. И он тебе… нужен.
— Давай сделаем вот как, — ответила Оля на очередное заявление отца об отъезде. — Дождемся юбилея твоего друга, а вот уже после него и вернешься в свою холостяцкую квартиру.
На том и решили.
Отец много времени проводил с внуком, в будущем даже вызвался вечерами возить его на тренировки: Никита занимался в футбольной секции и часто демонстрировал в коридоре деду разные приемы владения мячом.
Коридор был маленький и узкий, каждый неосторожный и несильный удар грозил разбить зеркало, свернуть полку или повалить вешалку. Но все просьбы и запреты оказывались бесполезны, потому что ответ звучал всегда один:
— Мама, я очень осторожно. Деда, вот смотри, мяч надо вести мизинцем, видишь? Я сейчас покажу!
— Оленька, там какие-то щитки надо купить, я в этом несильно разбираюсь, — Изольда Васильевна из кухни наблюдала за рождением новой звезды спорта. — Тренер говорил, а то ноги все в синяках будут.
— Да, конечно, на выходных посмотрю.
— И… — соседка немного замешкалась, прежде чем сказать, — я завтра супчик сварю, Никиту из школы приведу… Геннадий Игоревич посидит с внуком?
— Конечно, посидит, не беспокойтесь. Он уже почти совсем оправился после операции, а… — теперь замешкалась Оля.
У Изольды Васильевны был вид смущенной девушки перед свиданием. И прямой Олин взгляд она не выдержала — опустила глаза.
— Ой, что это я, совсем забыла, купила в магазине такие вкусные печенья… — соседка быстро засеменила к полке.
— Ты видел? — спросила Оля позже, когда Изольда ушла, Никита после ужина сел смотреть мультфильмы, а дочь и отец пили на кухне чай с теми самыми печеньями.
— Что видел?
— Изольду. Вы завтра после обеда с Никитой устраиваете мальчишник, потому что у нашей актрисы дела важные, — Оля сделала глоток и повертела в руках чашку. — Признаться, никогда не видела ее такой смущенной. Обычно если ей надо в больницу или по делам, она говорит прямо, а тут…
— Тайна Мадридского двора?
— Секрет, да, — улыбнулась Оля. — Может, у нее появился воздыхатель?
— В ее-то возрасте?
— А что не так с возрастом? — возмутилась Оля. — Знаешь, она прекрасно выглядит для своих шестидесяти трех. Очень интересная женщина.
— Интересная, — согласился отец после некоторых раздумий. — Очень даже.
Но настроение у него почему-то испортилось, и чай они допивали в тишине. Только уже ставя пустую посуду в раковину, Оля нарушила молчание:
— Я завтра задержусь на работе. Справитесь?
— Конечно, дочка. Много работы?
— Да, — Оля включила кран.