– Потому что, если сексуальный аппетит Чипа таков же, как у его отца или любого другого мужчины, это будет важно для него.
Я сморщила нос:
– Пожалуйста, не нужно говорить со мной о сексуальном аппетите Джима Данбара.
– Я лучшая подруга Ивлин вот уже много лет, милая. И я знаю все.
Но я лишь качала головой:
– Нет. Пожалуйста. Нет.
– Хорошие новости состоят в том, – продолжала она, – что если мужчины в твоем положении часто теряют свои сексуальные способности, женщины обычно их сохраняют. Это означает, что даже если ты больше не сможешь ходить – а ты сможешь, я уверена, – ты все равно останешься полноценной партнершей в этом вопросе.
Что было хуже – обсуждать с мамой сексуальный аппетит отца Чипа или мой? Не могу передать словами, насколько мне не хотелось говорить с ней об «этом вопросе». Но мама только набирала обороты.
Она продолжила:
– Ты сможешь рожать детей и все такое прочее. На самом деле, единственная проблема женщин в твоей ситуации состоит в том, чтобы найти того, кто готов…
Она внезапно остановилась.
– Того, кто готов на что?
Но она перевела все свое внимание на сэндвич, заворачивая его в обертку, словно желая сохранить на потом.
– Готов на что?
Она начала объяснять снова, тщательно подбирая слова:
– Уровень женской сексуальности обычно не снижается, но проблема состоит не в их физическом состоянии, а в том, что никто…
Она замолчала, словно не в силах выговорить это.
– Никто больше не хочет их трахать?
Мама закрыла глаза:
– Ты знаешь, как я ненавижу вульгарные выражения.
Если бы в этот момент я могла выйти из комнаты, я бы сделала это.
Но, не имея такой возможности, я лишь откинулась на подушку.
– Это и есть то вдохновляющее сообщение, с которым ты пришла сюда сегодня?
У нее хватило совести немного смутиться. Она сложила свою салфетку и принялась разглаживать ее на коленях.
– Просто я прочитала ту статью и подумала, что тебе полезно ознакомиться с этой информацией.
– Зачем? – спросила я. – Что я должна теперь делать? Стараться еще больше, чтобы произошло чудо? Отрицать все законы человеческой физиологии?
– Я просто пытаюсь тебе помочь, – настаивала мама.
– Запугивая меня?
– Я хочу сказать, что нам нужно прилагать еще больше усилий. Нужно смотреть фактам прямо в глаза. Восстановление организма происходит в первые шесть или восемь недель после катастрофы, а ты уже потратила две из них.
– Ты хочешь сказать, что я лентяйка?
– Я хочу сказать, что ты должна бороться в полную силу.
В сумасшествии моей матери всегда была какая-то искаженная логика. И я уловила ее сейчас. Она не случайно сообщила мне, что я могу всю свою оставшуюся жизнь провести без секса. Она сделала это нарочно. Она попыталась мотивировать меня. Заставить меня сфокусироваться. Пробудить в моей душе протест и нежелание сдаться.
И самое худшее в этом было то, что она достигла своей цели.
Именно так она и мотивировала меня всю мою жизнь – заставляя меня бояться самого плохого сценария. Она пыталась напугать меня и тем самым побудить к действию.
Надеялась ли я, что смогу заставить позвоночник слушаться меня? Конечно, нет. Можно лишь усилием воли преодолеть что-нибудь? Конечно, нет. Можно ли противопоставить решимость невозможному? Нет, нет и нет.
Но какой у меня был выбор? Конечно, она играла не по правилам. Она вела себя как террорист. Но у нее были добрые намерения, и она не ошиблась. Я не хотела провести остаток жизни в инвалидном кресле. Я не хотела отказаться от всего, о чем мечтала. Я не хотела потерять Чипа.
Подождите, разве так обстояло дело? Прежняя я не хотела потерять прежнего Чипа. Но теперь, думая о нем, я не была уверена, что именно теперешняя я чувствует к теперешнему Чипу. Конечно, в свете маминых откровений было не важно, что я чувствую по отношению к нему. Судя по ее словам, если я не удержу его, я вообще останусь без мужчины. Точка.
Это был ее коронный номер. Если немного страха сможет зажечь во мне костер и вдохновить на подвиги, разве это было так плохо?
Мама почувствовала, как я загорелась. Для дамы, с таким невниманием относящейся к чужим чувствам, она была очень наблюдательна. Она положила недоеденный сэндвич обратно в коробку, подошла к кровати и взяла меня за руку.
– Родная, я знаю, что ты пережила шок.
Я ждала.
– Мы все пережили шок.
Я продолжала ждать.
– Даже Чип.
Вот оно!
– Я беспокоюсь о нем. Он, похоже, – она остановилась, подбирая слово, – дрогнул.
– Что значит дрогнул? – спросила я.
– Думаю, он как бы сбился с пути. Его мать говорит, что он все время пьет, возвращается домой под утро, даже не моется.
Чип постоянно принимал душ. Три раза в день.
Мама сжала мою руку.
– Ваши отношения были особенными.
– Согласна.
– Разве ты не хочешь вернуть их?
– А разве они для меня потеряны?
– Нет, – с силой сказала она. – Конечно, нет. Но… он навещает тебя?
– Редко, – сказала я.
Вообще не навещает.
– Я хочу сказать, что пора поправляться и налаживать свою жизнь.
Почему все должно лежать на моих плечах? Почему бы Чипу самому не поправиться и не начать навещать меня?
– Под «поправляться» ты подразумеваешь «снова начать ходить»?
Она сделала вид, будто эта идея даже не приходила ей в голову.
– Ну, разве это было бы не чудесно? Разве не стоит за это побороться?
Стоит побороться? У меня глаза чуть не вылезли из орбит. Что, по ее мнению, я здесь делала? Играла в компьютерные игры и пила пиво? Я боролась. Каждое утро, проснувшись и вспомнив о том, во что превратилась моя жизнь, я боролась. С каждым вдохом я боролась. Каждую секунду каждого дня я боролась.
Я сделала медленный вдох и задержала дыхание. А потом сказала:
– Я сейчас просто рада тому, что могу самостоятельно покакать.
Глаза мамы расширились, но, прежде чем она успела мне ответить, в дверь постучали.
– Войдите! – хором сказали мы с мамой, продолжая смотреть друг другу в глаза.
Дверь распахнулась, и на пороге с безумным видом появилась Китти.
Мама не видела Китти три года. Не видела ни ее торчавших во все стороны светлых волос, ни татуировок, ни пирсинга. Я даже не уверена, что она сразу узнала ее.