Крыс на развалинах Сашка с Кешей не настреляли. Сашка один раз пальнул в сторону подозрительного шуршания, но промахнулся, и Кеша запретил зря расходовать патроны. Другим бригадам везло больше. Обитатели соседней квартиры каким-то образом крыс наловили и теперь жарили. Соблазнительный запах разносился по всему подъезду. На лестничной площадке стояли Шакал и оклемавшийся Хнык. Они жадно втягивали в себя воздух, почти прижавшись носами к замочной скважине.
– Хнык, иди домой! – сердито позвал Кеша.
Хнык медленно повернулся и посмотрел на парней невидящим взглядом.
– Я хочу есть!
– Если здесь долго стоять, – добавил Шакал, – может, нам тоже дадут.
– Да ладно, – Сашка подтолкнул Кешу к их квартире. – Пусть стоят, тебе-то какое дело?
– Противно мне, – объяснил Кеша. – Торчат тут, как попрошайки, а тем, кто жрёт, хоть бы что…
Вечером бригаду ждало потрясение: в большую комнату, где все собрались, чтобы получить от Олега оставшуюся воду, ввалился Женька с узлом из форменной куртки в руках. Под удивлёнными взглядами ребят он бросил куртку на стол и развязал рукава. На вылинявшей ткани лежали крупные грязные картофелины.
– С поля упёр, за колючкой. Там, где уродов гвардейских нет, дедки с утра копают. Ну что, хотите картошечки?
Сашка почувствовал жестокие голодные спазмы и согнулся, прижимая живот руками. Ребята не двигались с места, глядя на сокровище. Первым опомнился Хнык, выхватил картофелину и впился в неё зубами.
– Не цапай! – заорал Женька. – Я продаю! Картошка – марка.
Сашка встал и наотмашь ударил Женьку по лицу. Они сцепились, катаясь по полу, и Сашка впервые в жизни почувствовал, что очень хочет убить.
– Мразь ты, Женька, – злобно сказал Олег, когда Сашку всё-таки оттащили от Конькова. – Тебя бы всей бригадой отметелить, да ладно, живи пока…
Картошку ребята испекли на костре и ели, обжигаясь, пачкаясь золой и хохоча.
– Ничего весёлого, – говорил Сашке Олег. – Теперь все начнут воровать. А я отговаривать не стану.
Сашка глотал горячую рассыпчатую мякоть вместе с кровью, сочившейся из разбитой губы, и смотрел на Хныка – тот натолкал полные карманы сырой картошки и тихо пробирался к выходу.
– В заначку потащит, – объяснил Олег, – или Шакалу. Хнык – пацан неплохой, просто безвольный. Но это от болезни, наверное…
Сашка тяжело молчал и думал, что был неправ, решив, что здесь никому ни до кого нет дела. Вон Олег Хныка несчастного за свой счёт в бригаде держит, ещё и лекарства ему достаёт, Серёга Волков Шакала подобрал. Сильные помогают слабым. Есть, конечно, и Лёва с Коньковым, и Витька шизанутый, но нормальных ребят тоже хватает. Он думал, что здесь одни бродяги. А они, может, лучше, чем Сашкины знакомые по Корпусу. Там каждый цепляется за своё место в парадной роте, поубивали бы друг друга за него…
На следующий день в бригаду с развалин не вернулся Кеша. Сашка заметил его отсутствие только к вечеру – весь день провалялся в подъезде на мешках, изображая часового. Но Олег успокоил его. Сказал, что Кеша наверняка отправился на промысел, и это хорошо – принесёт еду и себе, и Сашке. Теперь воровали уже почти все штурмовики, тайно пробираясь мимо постов в частный сектор. Но погреба старичков и старушек, доживавших свой век на окраинах, отнюдь не ломились от продуктов. Добычу не делили на всех, как раньше, – каждый съедал её в своей комнате, а то и там, где украл. Пара групп ночью пыталась пробиться в центр города, но кадеты из оцепления открыли огонь, нескольких штурмовиков убили. Штурмовики тоже стреляли, но уложили ли они кого-нибудь, сказать наверняка было нельзя. Всё стало очень серьёзно: оцепление усилили, а к главной дороге, ведущей в центр, утром подогнали два грязных броневика. Это не могло произойти без особого распоряжения Главы. Олег сообщил Сашке новость со злой усмешкой.
– Вон он, твой обожаемый Глава. Что скажешь? А вдруг он вовсе захочет нас тут перестрелять? Мы же станем обороняться. Будешь стрелять в кадетов?
Сашка не ответил. Олег был прав, опять прав. Но ведь Сашкин отец служил именно Главе. Не мог же он служить плохому человеку, погибнуть за него… Сложить всё вместе не получалось. Мысли разваливались, разбегались. Тогда Сашка убедил себя, что ничего не будет. Никакого штурма. И ему не придётся ни в кого стрелять. Стало легче…
11
После исчезновения Кеши прошло два дня, во время которых Сашка ничего не ел: у него не осталось сил даже выбраться из комнаты. Он лежал, закутавшись в свои и Кешины тряпки, то приходя в себя, то забываясь. Наверное, Сашка мог бы расстраиваться, что бригада его бросила. Но в минуты просветления он почему-то вспоминал Корпус и всё хорошее, что там было. Тогда он глупо улыбался закопчённому потолку. Потом потолок вдруг спросил:
– Чувствуешь радость?
«Я сошёл с ума. Чокнулся от голода», – понял Сашка и протянул к потолку руку. Рука наткнулась на что-то, на ощупь напоминающее шинельное сукно. Сашка с трудом приподнял голову и увидел над собой Витьку. Того пошатывало, но говорил он довольно громко:
– Я понял, зачем ты здесь. Чтобы испытать меня. Ты – моё последнее испытание. Тебе нужно пить. Когда голодаешь, без воды никак. Мы будем вместе голодать и очистимся. Тогда мы достигнем истинного счастья.
Витька налил из бутылки в стакан какую-то жидкость.
– Пей, это с сахарином, для того чтобы оставались силы.
Сашка выпил. Витька взял стакан и налил себе.
– Ничего нет в этом мире вечного, даже камень высоток рушится, только дух вечен. Покой – это хорошо.
Шиз выпил воду и встал возле Сашки.
– Я научу тебя, как достичь нирваны, – Витька набрал воздуха и затянул: – Аум-м-м, аум-м-м, аум-м-м…
Он стоял, шатаясь, с посеревшим лицом, чёрными кругами под глазами, освещаемый лучами солнца, тянувшимися из окна, и всё твердил эту фразу. Сашка отключился. Перед ним, переливаясь всеми цветами радуги, плыли волны, в ушах молоточком стучал Шизов «аум-м-м»…
Так продолжалось долго. Витька то падал, ударяясь о стол и топчан, то, сделав глоток воды, снова принимался тянуть своё слово. «Он очень крепкий парень, может, даже сильнее всех нас», – краем сознания решил Сашка. То проваливался куда-то, то снова возвращался в комнату…
Потом Сашке привиделось, что и комнаты больше нет, а парит он в мире одного звука, мерного, важного и очень странного. И уже не в городе был Сашка, а неизвестно где. Место это казалось необыкновенным: дома вокруг стояли целыми, вокруг ходили люди, легко одетые из-за дневной жары. Сашка лежал на траве возле одного из домов. Трава была не сухая, степная, а ухоженная и сочная, даже немного влажная, несмотря на ослепительно сияющее солнце. Вставать с неё совсем не хотелось. Подошли какие-то маленькие девчонки, в простых голубых платьицах, и долго смотрели на Сашку, недоумевая, как он мог очутиться здесь. Сашка улыбнулся, и девчонки, хихикнув, словно разоблачённые в какой-то шалости, убежали. Он повертел головой и увидел прохожих: вот мужчины – офицеры, торговцы, рабочие; вот женщины, с детьми и без них. И уже дети, одни, идут, жуют конфеты. Вот родители ведут за руку карапуза, а он упирается, вредничает, стучит ботиночками по асфальту. Карапуз похож на Сашку с давнишней фотографии…