Под Андреевским и Красным флагом. Русский флот в Первой мировой войне, Февральской и Октябрьской революциях. 1914–1918 гг. | Кирилл Назаренко, Дмитрий Пучков | страница 33 | LoveRead.ec

В наши дни довольно широко распространены рассказы о паническом бегстве отряда Дыбенко в Гатчину. Пятого марта в Гатчину действительно прибыли эшелоны с матросами и путиловцами-красногвардейцами из отряда Дыбенко, которые поддались паническим слухам об окружении немцами Ямбурга. Когда через несколько часов выяснилось, что в Ямбурге немцев нет, на митинге было принято решение вернуться назад. При этом звучали резкие обвинения в некомпетентности по адресу Дыбенко и его начальника штаба мичмана Павлова.

После возвращения из-под Нарвы положение Дыбенко резко изменилось. Он, видимо, окончательно потерял доверие Ленина. Более того, если раньше моряки могли рассчитывать на почтительное отношение к себе со стороны властей, поскольку были их лучшей вооруженной опорой, то теперь они перестали быть «волшебной палочкой» для решения любых задач, связанных с насилием. Место «гвардии революции» заняли латышские стрелки, отличавшиеся гораздо более крепкой дисциплиной, чем матросы. После событий под Нарвой «незамедлительно была создана следственная комиссия под председательством Николая Васильевича Крыленко (1885–1938), члена коллегии Наркомюста. Пока шло следствие, Дыбенко занимался текущими делами в Совнаркоме».

На VII съезде РКП(б) 7 марта Ленин, оценивая события под Петроградом, говорил, что «лучшие матросы и путиловцы, при всем своем великом энтузиазме, оказывались одни, когда получился неслыханный хаос, паника, заставившая войска добежать до Гатчины». Это было явным «камнем в огород» Дыбенко и его моряков.

В эти дни происходит поворот советского руководства в сторону «военспецов». 9 марта 1918 г. СНК принимает решение о создании комиссии военных специалистов в составе двух генералов и контр-адмирала Василия Михайловича Альтфатера (1883–1919) «для представления по возможности не позднее 15 марта […] плана организации военного центра для реорганизации армии и для создания мощной вооруженной силы на началах социалистической милиции и всеобщего вооружения рабочих и крестьян». По мнению историка М. А. Молодцыгина, план создания милиционной армии был дипломатическим камуфляжем, целью которого было убедить руководство Германии в том, что Россия не сможет создать серьезные вооруженные силы в ближайшем будущем. Необходимо отметить тот факт, что Альтфатер – единственный представитель флота в этой тройке. Кроме того, только Альтфатер сохранил верность советской власти, а оба его сотоварища по комиссии вскоре перешли на сторону белых. Это обстоятельство впоследствии должно было еще выше поднять авторитет адмирала в глазах руководителей Советской России.

На этом же заседании СНК был избран Временный исполнительный комитет СНК (Совет пяти народных комиссаров) для обеспечения непрерывной работы правительства. От большевиков в него вошли Ленин, Сталин и Троцкий. Там же было принято решение об отстранении от должности народного комиссара по военным делам Николая Ильича Подвойского (1880–1948), вместо него назначался Троцкий, освобожденный с поста наркома по иностранным делам. Должность Верховного главнокомандующего, которую занимал Крыленко, была упразднена. Очевидно, следующим должен был встать вопрос о Дыбенко как о наркоме по делам флота.

Несомненно, генералы и адмиралы, решившие сотрудничать с большевиками, хотели, чтобы идея революционной армии провалилась. Неудачные бои отряда Дыбенко под Нарвой в первых числах марта были для них очень кстати. Они дискредитировали и Дыбенко лично, и идею коллегиального руководства флотом, и идею революционной армии. Есть основания считать, что Михаил Дмитриевич Бонч-Бруевич и Дмитрий Павлович Парский сознательно усугубляли реальную вину Дыбенко в произошедшем фиаско, а его самого изображали человеком неуправляемым и недисциплинированным. В Совнаркоме полностью приняли или сделали вид, что приняли, трактовку Бонч-Бруевича и Парского, поскольку Дыбенко стал неудобной, неконтролируемой, слишком самостоятельной фигурой.

На наш взгляд, отъезд правительства из Петрограда в Москву 10 марта 1918 г. в значительной степени связан с желанием избавиться от крепких «объятий», в которых матросы держали советское правительство. Действительно, переезд правительства в Москву совпал с резким падением политической роли балтийских матросов. Правда, не следует забывать, что само решение о переезде было принято еще 26 февраля, в условиях продолжающегося немецкого наступления, когда судьба Петрограда была неясна.

Дыбенко не склонил голову перед неизбежным и не стал делать вид, что уходит добровольно. Он был исключен из партии на заседании ЦК 15 марта 1918 г. с формулировкой «заслушав сообщения о поведении Дыбенко под Нарвой, при проезде из Петрограда в Москву, пьянстве». Проступок Дыбенко «при проезде из Петрограда» заключался в том, что он 11 марта угрозами расстрела принудил железнодорожников организовать экстренный поезд, на котором они с Коллонтай выехали в Москву.

На другой день после исключения Дыбенко из партии, на IV съезде Советов должно было состояться голосование по вопросу о ратификации Брестского мира. Дыбенко был одним из подписавших «Декларацию группы коммунистов (большевиков), противников заключения мира». Видимо, с целью сорвать какую-то акцию Дыбенко на съезде, 16 марта он был арестован и на двое суток изолирован. Вскоре Дыбенко освободили, передав на поруки Коллонтай. В конце марта он пытался добиться разрешения выехать из Москвы, но не получил его.

6 апреля пост народного комиссара по морским делам занял Троцкий, назначенный наркомвоеном еще 14 марта. Он считал своевременной мобилизацию «всех необходимых сил, которые в настоящих тяжелых условиях могли бы сделать все, что возможно для спасения и реорганизации наших морских сил».

Возникает вопрос: почему наркомом по военным и морским делам стал Троцкий, только что провалившийся в должности наркома иностранных дел – ведь именно он огласил на Брестских переговорах с немцами знаменитую формулу «ни мира, ни войны», которая позволила немцам перейти в наступление в конце февраля 1918 г.? Никакого отношения к армии он не имел, в отличие, скажем, от Антонова-Овсеенко, у которого было военное образование и чин подпоручика, или от прапорщика Крыленко, или от матроса Дыбенко. Ответ, возможно, в том, что Троцкий разделял позицию Ленина, сформировавшуюся во время отражения немецкого наступления: если советская республика хочет выжить, ей нужна Красная армия, построенная на традиционных принципах регулярности, дисциплины и субординации. Внедрить в жизнь какие-либо новые принципы организации войск не позволяло время. Идея добровольческой армии, идея добровольной дисциплины, идея выборного командного состава – эти благородные идеи просто требовали слишком много времени для реализации. Поскольку армию нужно было создать быстро и с чистого листа, никаких других принципов, кроме дисциплины, субординации и использования старого офицерства, применить было нельзя. И Троцкий полностью разделял эту позицию и был готов энергично работать в этом направлении, в отличие от Антонова-Овсеенко, Дыбенко или Крыленко.

Несмотря на то что он находился на поруках, 16 апреля Дыбенко прибыл с отрядом матросов в Самару. Вслед за ним полетела телеграмма с распоряжением о его аресте. 19 апреля эта телеграмма была опубликована в газетах. Это поставило самарские власти, и прежде всего председателя Самарского губкома РКП(б) Куйбышева, в очень тяжелое положение, поскольку арест Дыбенко мог произойти только после разоружения его отряда, а для этого не было сил. Дыбенко подал в Самарский губком протест против своего ареста, этот документ был напечатан в местных газетах, в частности в органе местных эсеров-максималистов «Трудовая республика». Дыбенко писал: «Ввиду того, что в местной прессе опубликована телеграмма особой следственной комиссии под председательством г. Крыленко о задержании и аресте бежавшего бывшего народного комиссара Дыбенко и доставлении его под усиленным конвоем в распоряжение следственной комиссии в гор. Москву, заявляю, что подобного рода телеграмма является злым вымыслом комиссии и в частности господина Крыленко, так как перед отъездом из г. Москвы мною было подано заявление в Центральный Исполнительный Комитет через тов. Юрина о том, что комиссия явно затягивает ведение следствия, подыскивая каких-то свидетелей, и из-за допроса 2 или 3 свидетелей в последний момент совершенно приостановила следствие. Я уезжаю из Москвы, причем обязуюсь явиться на суд и дать публично перед народом и своими избирателями точный отчет о своей деятельности. Причем мною было предъявлено требование к следственной комиссии дать гарантию, что все доносчики комиссары и вообще Совет Народных Комиссаров обязан дать перед народом отчет не в митинговой речи, а дать деловой и денежный отчет. Г[ражданин? Господин?]. же Крыленко, который ныне ведет следствие по явно вымышленному в отношении меня якобы тягчайшему преступлению и в оставлении гор. Нарвы, до сих пор, оставив пост Главковерха и Верхоглава, не дал перед страной отчет о своей деятельности и оставлении всего фронта, а потому заявляю, что подчиниться требованию комиссии под председательством г. Крыленко я отказываюсь, но явлюсь, никуда не скрываясь, дать отчет перед съездом и страной. Являться же на суд перед лицом тех, кто сам не дал отчета перед народом и страной о своей деятельности, считаю излишним и признаю только суд над собою съезда или же публичный перед своими избирателями и народом. Гор. Самара, апреля 19 дня 1918 года. П. Дыбенко».