Эти размышления не способствовали избавлению от холодка, пробежавшего по спине Макки при виде синего ящичка, стоявшего на вращающемся столе. Макки пока не знал название филума этих говачинов, но знал, зачем нужен ящик. Теперь список вариантов сократился.
– Я знаю вас, Макки, – сказал старый говачин.
Говорил он на общепринятом галакте, но с отчетливым акцентом, что свидетельствовало о том, что этот говачин редко покидал свою планету. Левой рукой он указал на белое собако-кресло, стоящее справа от стола с ящиком, – в поле досягаемости для смертоносных челюстей женщины-урива.
– Прошу вас, садитесь, Макки.
Говачин посмотрел на урива, на синий ящик, а потом снова перевел взгляд на Макки. Это было нарочитое движение влажных от старости светло-желтых глаз под выцветшими зелеными бровями. На говачине был надет только передник на бретельках, открывавший бугристые грудные желудочки. Лицо было плоским, покатым, с бледными сморщенными ноздрями под едва заметным носовым гребнем. Он моргнул, на мгновение показав татуировку на веках. Макки успел заметить темный расплывчатый круг – символ Бегущих, согласно легенде, первыми принявших говачинский Закон от Лягушачьего Бога.
Худшие его опасения подтвердились. Макки сел и почувствовал, как собако-кресло подлаживается под форму его тела. Он бросил тревожный взгляд на женщину-урива, которая склонилась над вращающимся столом, словно одетый в красную накидку палач. Гибкие трубчатые отростки, служившие уривам ногами, свободно, без всякого напряжения двигались под складками накидки. Однако эта женщина-урив не собиралась пока танцевать. Макки напомнил себе, что уривы проявляли чрезмерную щепетильность во всех делах. Это породило крылатое выражение: «слово урива» среди сознающих. Уривы всегда терпеливо ждали и добивались своего.
– Вы видите синий ящик, – снова заговорил старый говачин.
Эти слова подтверждали понимание между видами, от Макки не требовалось ответа, но он все же ухватился за сказанное:
– Мне не знакома ваша гостья.
– Это Цейланг, слуга ящика.
Цейланг кивнула головой в знак согласия.
Когда-то коллега по Бюро рассказал Макки, как можно определить число смен партнеров в триаде, в которой участвовала самка: «Каждый новый партнер, прежде чем уйти, отгрызает небольшой кусочек кожи от челюстного кармана. Выглядит дефект, как маленькая оспинка».
Оба челюстных кармана женщины-урива были покрыты множеством таких оспинок. Макки кивнул ей – формально и почтительно, не желая нанести оскорбление. После этого он взглянул на синий ящик, которому она служила.
Макки и самому однажды довелось побывать слугой ящика. Именно тогда он начал понимать границы протокольных ритуалов. Говачинский термин для этого послушничества можно было перевести, как «сердце неуважения». Служение было первой ступенью на долгом пути к титулу легума. Старый говачин не ошибся: Макки, как один из очень немногих неговачинов, возведенных в ранг легума, то есть получивших право осуществлять правосудие в этой планетарной федерации, увидит ящик и поймет, что в нем находится. В ящике была маленькая коричневая книжка со страницами из вечного металла; нож, запятнанный кровью многих сознающих, засохшей на его черном лезвии; и, наконец, серый камень, покрытый сколами и царапинами от бесчисленных ударов по деревянному столу, которыми в течение многих тысячелетий сопровождалось вынесение приговоров в говачинских судах. Ящик и его содержимое символизировали все, что было таинственного, но реального в говачинском Законе. Книга была вечной, но не предназначалась для чтения и перечитывания – к ней следовало относиться, как к началу начал. Нож нес на себе кровавые следы судебных решений. Камень же служил символом земли – вечной субстанции, не имеющей ни начала, ни конца. Все вместе – ящик и его содержимое – представляли собой окно, сквозь которое можно было заглянуть в душу почитателей Лягушачьего Бога. И вот теперь говачины обучали урива для служения ящику.
Макки очень хотелось знать, почему говачины выбрали смертельно опасного урива, но он не осмелился спросить. Синий ящик – это совершенно другое дело. Он указывал на то, что здесь и сейчас без обиняков назовут планету, которая носит имя Досади. То, что обнаружило Бюро, сейчас станет достоянием практики говачинского Закона. Говачины предвидели действия Бюро, значит, их источники информации надежны. Вся обстановка в помещении говорила о том, как тщательно делают говачины любой свой выбор. Макки принял безмятежный вид и продолжил хранить молчание.
Однако старого говачина это не устроило. Он сказал:
– Однажды вы сильно удивили меня, Макки.
Это мог быть комплимент или упрек, трудно сказать. Даже если и комплимент, то, учитывая, что он исходил от говачина, он содержал бы оговорки, особенно в юридических вопросах. В случае ошибки Макки рисковал услышать финальную трубу судебной арены.
– Я помню, как вы выступали на вашем первом суде, – сказал говачин. – Заключались пари – девять и три десятых против трех и восьми десятых за то, что мы увидим вашу кровь. Но вы сумели показать, что вечная неряшливость есть цена свободы… Это был мастерский ход. Многие легумы прониклись к вам завистью. Ваши слова прошли сквозь кожу говачинского Закона и вонзились в его плоть. Одновременно вы развлекли нас. Великолепный прием.
До сих пор Макки даже не подозревал, что в том деле он вызвал удивление. Сложившиеся сейчас обстоятельства требовали от старого говачина предельной правдивости. Вспоминая тот первый случай, Макки попытался переосмыслить его в свете этого откровения. Он очень хорошо помнил то дело. Говачины обвинили Младшего магистра по имени Клодик в нарушении самых сокровенных клятв. Клодику вменялось в вину освобождение тридцати одного говачина от верности говачинскому Закону с тем, чтобы они смогли работать на БюСаб. Несчастный обвинитель, любимый многими легум Пиргутуд, очень хотел занять должность Клодика и сделал большую ошибку, выступив с прямыми обвинениями. Макки же счел, что лучшим выбором была бы попытка дискредитировать юридическую структуру, которая привлекла Клодика к ответственности. Это сместило бы судебное решение в область общественного голосования, и не было никакого сомнения, что осуждение Клодика на смерть прибавило бы ему популярности. Увидев эту возможность, Макки атаковал обвинителя, окрестив его ярым приверженцем традиций и поборником старого закона. Победа тогда далась ему сравнительно легко.
Однако когда дело дошло до ножа, Макки заколебался. Продажа Пиргутуда его же братьям по филуму не обсуждалась. Бюро были нужны легумы неговачины – это было нужно всей неговачинской части вселенной. Остальные немногие неговачинские легумы были мертвы, и смерть настигала их на судебной арене. Вражда к говачинским планетам усиливалась – одно подозрение влекло за собой следующее.
Пиргутуд должен был принять смерть традиционным, формальным способом. Вероятно, он понимал это лучше, чем Макки. Пиргутуд, как того требовал обычай, обнажил область сердца рядом с желудком и закинул руки за голову. Этот жест помогал палачу нанести точный удар.