Пиши рьяно, редактируй резво - читать онлайн книгу. Автор: Егор Апполонов cтр.№ 96

– Поначалу ваш роман не был даже издан отдельной книгой, а вышел в журнале «Волга». И все же попал на «Большую книгу». Как так вышло?

– «Петровы» должны были быть изданы отдельной книгой. Лена Сунцова хотела издать роман в своем издательстве «Айлурос», но затем прочитала его и передумала. В конце концов, это ее издательство, она вполне имеет на это право. Роман показался ей очень телесным. Вообще удивительно, что после Сорокина можно кого-то шокировать чем-то телесным, какой-то физиологией. Сам я эту физиологию не приметил, но люди говорят о «мерзких деталях». Мне на ум приходит только отхаркивание Петрова в сугроб – заранее извиняюсь перед теми, кого оно застигло во время чтения за перекусом. Еще фраза Петровой, сказанная матери, могла показаться кому-то провокационной. Но Петрова не была бы Петровой без этой фразы! Больше на ум ничего не приходит. Ну да ладно. Когда Лена отказалась публиковать роман, я тут же разослал его по толстым журналам. Дал каждому журналу по полгода. Это смешно и глупо было с моей стороны, потому что очередь в каждый журнал довольно большая. В «Волгу» я «Петровых» не посылал, потому что до этого они опубликовали «Отдел», Анна Сафронова билась с моими запятыми и обособлением прямой речи, и мне было жаль еще раз ее в это втягивать. Но затем полгода прошли, и я послал «Петровых» в «Волгу». Анна Сафронова, как и моя жена, сказала: «Я ничего не поняла». А там, действительно, в ранней редакции, читатель должен был догадываться, что Аид – Аид по названию первой главы. Он нигде не заявлял об этом прямо, там были раскиданы только некоторые намеки. Кроме того, в первой главе персонажи общались исключительно матом, это, возможно, отвлекало. Ну, поправил кое-что, отправил еще раз. «Волга» послала «Петровых» на «Большую книгу». Эксперты ее взяли в шорт. Как хорошо было, тяпнув водки, поблагодарить их за это лично.

– Почему вы решили пойти таким путем – отправили роман в журнал «Волга», а не в издательство? Ведь после публикации в «Волге» текст стал доступен бесплатно на Bookmate.

– Мне, видимо, не хватает некоей деловой жилки. Я не решал идти этим путем. Все, что я сделал, – это отправил роман в «Волгу». Все. Остальное сделали читатели и сам текст. Я не ожидал от него такой витальности. Текст оказался умнее меня, живее. Он мне чем-то напоминает героиню Умы Турман из «Убить Билла».

– Вы как-то продвигали текст?

– Нет, совершенно не продвигал. Но и сам текст без читателей невозможно продвинуть. Хоть ты утыкай баннерами центральные улицы всех городов. Читатель и только читатель все это сделал. Любой – критик, не критик, и неважно, положительно ли он оценил роман или даже не дочитал до пересаживания Петрова в катафалк. Это удивительная работа множества людей, преодолевших свое предубеждение перед неизвестным автором, отодвинувших на время что-то другое ради чтения сомнительного текста, который неизвестно чем кончится. Мне кажется, такое счастье мало кому достается из пишущих, если брать процентное отношение всех, кто занимается стихами, прозой. Люди подарили мне эту радость. Надеюсь, что многих я тоже чем-то порадовал, что радость этой сюжетной придумки передалась многим из них. Такие песочные часы благодарности получились.

– Ваши слова: «Дискомфорт естественен, но именно с ним мне и хотелось оставить читателя». И еще: «История творится волей тех, у кого получается манипулировать толпами». Как у вас получилось манипулировать? Как вы объясните успех произведения?

– Подчас литература – это не манипуляция, а, скорее, престидижитация. Манипуляция – это если агитка. У меня, надеюсь, не агитка. И это не у меня получилось, а, скорее, у текста. Понимаете, когда видишь текст целиком, то есть видишь некий замысел, чувство от него, хочется просто передать его весь сразу другому человеку. Но это невозможно сделать без рутины. Если бы имелась такая возможность, так бы и поступал. Текст отчасти сам возник в голове, сам написался и пошел гулять по окрестностям. Я, писавший этот текст, и я, уже написавший, – это разные люди. Более того, даже в момент написания сам автор не более чем человек, пересказывающий в силу своих возможностей те картинки, что имеются перед его внутренним взором. Такая пифия, что ли. Совершенно нет мыслей о премиях, о том, как это все будет продвигаться дальше. Эта вот булгаковская коробочка с говорящими фигурами и снегопадом, изразцовой печкой и выстрелами полностью захватывает: пытаешься прислушаться к говорящим и двигающимся фигуркам. Просто нужно все равно очертить некие контуры этой коробки, кукольного дома без передней стенки. Успех же объясняется постфактум. Всегда. Многим кажется, что так и должно было быть, – вот ваши вопросы как раз об этом. Сейчас, наверно, могу предположить, что читателя захватила именно интимность – не эротическая, а какая-то бытовая. Эти мысли, которые думает каждый, и каждый о них забывает тут же. Может, потому что этого многим не хватало – возможности сверить свои мимолетные мысли с мыслями других. Вот этих мыслей, вроде «ну и хрен с тобой», когда берешь раскрывшегося ребенка за ногу, проверяя, замерз он или нет, а он не замерз. Не знаю, правда.

– Я знаю, что Умберто Эко советовал писателям не отвечать на этот вопрос, но все же его задам. В чем идея этого произведения?

– Будучи просто тем, кто «перекладывает» движущиеся картинки в текст, не могу точно сказать. Мне просто понравилось, что девушка, которая думает, что в жизни ее все кончено, просто не знает своего будущего, собственной силы не осознает. На это, конечно, наложились истории двух моих сестер – родной и двоюродной. Одна пережила самоубийство мужа, вырастила дочь, пережила смерть второго ребенка, растит третьего, притом – одна. Преподает математику. А двоюродная сестра, в четырнадцать или пятнадцать лет заболевшая лейкемией, пробралась однажды в помещение, где хранятся истории болезни, узнала, что умрет, но никому не сказала об этом. Об этом все прочитали в ее дневнике, уже после ее смерти. Она никому не дала знать, что совершенно точно знает, что с ней будет. И для сравнения – история моего друга, который застрелился, потому что любимый преподаватель поставил тройку по физике. Несопоставимые какие-то величины духа, понимаете? Жизнь против амбиций.

– Еще раз процитирую Умберто Эко – об интерпретации художественных текстов: «Читатели зачастую используют текст как проводник для собственных чувств, зародившихся вне текста или текстом случайно навеянных». Судя по отзывам, «Петровы» с этой задачей справляются крайне успешно. Так и было задумано? Или же все эти дополнительные смыслы появляются в тексте без участия автора и не по его воле?

– Дело еще и в восприятии русского романа и зарубежного. Зарубежного читатель принимает за чистую монету. Сразу и безоговорочно. Русский – как в анекдоте про Андропова: «И подтекст на стол». Если бы «Петровы» были английским романом про английскую глушь, его бы восприняли именно фабульно, именно по тексту. Русского автора всегда рассматривают с двух-трех точек зрения: что автор написал, что имелось в виду, что имелось в виду на самом деле. Из такого понимания очень трудно выбраться, да и нужно ли? Такая возникла традиция, не нам ее и отменять. Но, не скрою, был удивлен трактовкой, что все, переживаемое героями, – гриппозный бред. Радует трактовка, что у Петрова нет семьи, что он все это выдумал. Теперь, оглядываясь на текст, могу предложить свою. Роман – это мысли Петрова-младшего, его фантазии на тему, чем заняты его родители, пока он находится дома. Тоже забавно. Отчасти трактовки объяснимы. В конце концов, писатель просто пересказывает то, что наблюдает в этаких своих видениях, и эти пророчества можно объяснять по-разному. Необязательно мнение автора – единственно верное.