Пиши рьяно, редактируй резво - читать онлайн книгу. Автор: Егор Апполонов cтр.№ 80

– Die erste Kolonne marschiert ^[379] и «равнодействующая миллионов воль» – это публицистика, история и ее учебник. Побег Наташи с Анатолем и высокое небо в глазах Андрея – это частное дело Наташи, Анатоля, Андрея и еще пары десятков людей, которые их любят или ненавидят, которые никогда не существовали, которые гораздо реальнее существовавших реально колонн и миллионов и на частных бедах, радостях, глупостях и подвигах которых держится насквозь выдуманный сюжет. И это великая литература.

– Верите ли вы, что писатель в определенном роде может влиять на реальность и «программировать» ее?

– В определенном роде – да. Большинство человеческих цивилизаций собиралось вокруг конкретной книги, которую кто-то да писал – или записывал. И в недавнем прошлом примеров прямого влияния на реальность немало: «Я обвиняю», «Не могу молчать», «Гроздья гнева», «Тимур и его команда», да и у нас некоторые рождены, чтобы Кафку сделать былью. Но я предпочел бы не называть книгу и писателя инструментами непосредственного и немедленного воздействия на реальность. Такой подход и писателям жизнь портит, и реальность не уважает. Писатель все-таки работает с тонкими материями и невидимыми нейронами, которые наверняка меняются под напором писательской рефлексии, но происходит это потихонечку и совсем не так, как задумано. Сегодня куда больше реальность меняют инженерная мысль и программный код – но не будем забывать, что без книг не было бы ни того, ни другого.

– Мураками утверждает, что писательство – «токсичная профессия» с целым букетом побочных эффектов. Как вы относитесь к такой формулировке?

– Легко, потому что у меня все-таки другая профессия. Впрочем, известные мне настоящие писатели – преимущественно довольно милые люди и даже пьют не сильно больше других. И я не замечал, чтобы они страдали сами и заражали окружающих ипохондрией, синдромами Мюнхгаузена или Стендаля либо даже слишком откровенно относились к ближним своим как к кормовой базе, от которой полагается откусывать нужные для текста черты внешности и характера, речевые особенности. Химическое или литейное производство куда токсичнее, уж поверьте.

– Где грань между графоманией и писательством?

– Судить надо все-таки по продукту, по написанному тексту: писатель выгоняет из себя уникальное литературное полотно, как паук паутину, а графоман клепает шикарное сооружение из готовых кубиков или там элементов «Лего» (иногда он в муках рожает кубики сам – тем хуже для него). Иногда случается, конечно, что выгнанное большим мастером полотно мух не ловит, не цепляет и не торкает, а слепленная неумейкой конструкция оказывается очередным чудом света. Но это редкость. В основном правило работает: писатель лепит из собственного материала историю, интересную многим, а история графомана выполнена из общедоступных и симпатичных многим комплектующих, но интересна только ему.

– Какой главный совет вы можете дать тем, кто только мечтает увидеть свои произведения напечатанными?

– Если можете, не начинайте. Если начали писать – дописывайте. Дальше как получится, но недописанной книги не существует: если она даже автору не нужна, как вы сможете заинтересовать ею издателя и читателя?

– Что делать, если ничего не получается?

– Делать что-то другое. Хотя «ничего» – слишком категоричная формулировка, чтобы быть правдивой. Что-нибудь да получается: завязка интригующая, второстепенный герой удался, описание злодея завораживает, деепричастные обороты гипнотизируют, а мораль заставляет любого читателя немедленно встать и вымыть посуду. Попробуйте – сами или с помощью не слишком злобных знатоков в студии, литкружке или соцсети – найти сильные и слабые стороны своего текста и подумать над тем, можно ли первое развить, а второе исправить. Если что-то придумаете – пытайтесь. Если нет – см. начало ответа.

– Важна ли для писателя дисциплина?

– Определяюще важна. Особенно после первой книги и первого успеха.

– Расшифруйте, пожалуйста. Успех вредит творчеству?

– Успех окрыляет, расслабляет и подталкивает к одной из двух тупиковых тактик. Первая – «новые песни пишет тот, у кого старые плохие». Вторая – «чтобы повторить успех, надо повторить успешный текст»: написать примерно так же примерно про то же. Дальше начинается синдром второй книги, которую ждут, которую хочется написать под не меньший хайп, но «еще более лучше». На выходе получается испорченная амбициями версия первой книги либо некрасивый плод ошибки под названием «А я еще и вот так могу». Самое забавное, что это не худшие варианты. Худший вариант – это пресловутое почивание на лаврах. Оно приятно и удобно, уж всяко приятней и удобней придумывания и выписывания чего-то нового. И вот тут как раз необходима дисциплина, которая заставит тебя писать, думать и каждый день менять удобный заношенный халат на свежевыстиранную рабочую одежду.

– Вы говорили, что желание, если сел писать, – спихнуть с себя текст поскорее. Не начинает ли вас раздражать текст, который вы пишете, потому что он все никак не закончится?

– Он дико раздражает на разных стадиях – когда просится наружу, когда никак не кончается и когда, готовым уже, вычитывается раз за разом. Это нормальное раздражение, стимулирующее такое, потому что против него есть метод, и он единственный: доделать.

– Изменили ли вас как-то литературные премии? Например, попадание в короткий список «Большой книги»?

– Да вроде нет. Скорее, отношение ко мне изменилось: уважают, зовут, с идентификацией, опять же, проще стало. Но я-то сам для того, чтобы стать лауреатом, ничего не сделал – книги я не ради этого писал, и на голосование повлиять никак не мог. Чего же мне меняться-то? С другой стороны, сумма счастливых моментов в моей жизни выросла, до сих пор хихикаю, как вспомню. А я вообще похихикать люблю. Спасибо премиям, в общем.

Андрей Рубанов, лауреат премии «Ясная Поляна» и «Большая книга», – о новом романе, современной литературе и сверхусилии.

– «Финист – ясный сокол» – история, ставшая для всех совершенно неожиданной. На создание этого романа в общей сложности у вас ушло восемь лет. Каким был путь от идеи до реализации?

– Извилистым. Сначала был сценарий, потом его переписывание, потом были другие сценарии. Постепенно с годами эта история имела все большее и большее значение для меня, для жены ^[380], потому что мы двигали все это как кинопроект, приглашали художников, нам рисовали эскизы, делали какие-то фотопробы, пытались найти образы. Потом я понял, что материала так много, что проще облечь его в книгу. Она долго делалась и получилась содержательной, в этом ее преимущество. Есть хорошие книги, но поверхностные. Про «Финиста» я так сказать не могу.