Сейчас, когда утренний туман рассеялся, он сумел их рассмотреть, сидевших на корточках на песке ярдах в двадцати от их углевоза. Пять замотанных по самые макушки фигур: трое дули в дудки, двое, устроившись напротив, отбивали ритм на барабанах. Как и в первый раз, они, казалось, не обращали никакого внимания на проплывавшее мимо судно, разве что их музыка сделалась громче и пронзительнее. Английский матрос крикнул им, чтобы они прекратили играть похоронный марш и вместо этого исполнили что-то веселое, но они даже не подняли голов. В свою очередь матрос заявил, что это весьма странный способ зарабатывать себе на хлеб, играя для птиц и рыб, и, повернувшись к рулю, перестал о них думать. Но даже на борту корабля их меланхолическая музыка была по-прежнему слышна, долетая по воде, хотя сами музыканты были скрыты туманной дымкой. Более того, когда Руперт в старой газете, которую он нашел в палубной каюте, читал отчет о дебатах в палате общин, до него, постепенно стихнув вдали, донеслись последние их звуки.
В Суэце пилигримы сошли на берег, но поскольку лично Руперта судно вполне устраивало, а плата, которую потребовал с него капитан, проделала лишь скромную дыру в его ста фунтах, он признался, что никакой он не пилигрим, а англичанин и купил каюту до Лондона. И вот Лондон уже маячил вдали, под этим темным массивным облаком, и… что ждет его там? Он не стал отправлять домой телеграмм ни из Суэца, ни из Порт-Саида. Ему казалось, что телеграммой все равно ничего не объяснить, да и зачем, если это тотчас станет достоянием прессы? Его считали погибшим. По крайней мере, так явствовало из газеты, так что вряд ли кто-то еще больше опечалится, когда, спустя еще несколько дней выяснится, что он, – или какая-то его часть, – все еще жив. Он страстно мечтал поскорее увидеть Эдит. Днем и ночью он думал о ней, грезя о том, с какой любовью и состраданием она встретит его.
Увы, время от времени его посещали сомнения, ибо Эдит любила успех, он же являл собой откровенного неудачника, чьи несчастья теперь свалятся и на нее. Сможет ли он быть тем же самым Рупертом Уллершоу, который девять месяцев назад покинул вокзал Черинг-Кросс – богатый, знаменитый, избранный для важной миссии, с великой карьерой в будущем? Нет, конечно, это был он, но все эти вещи покинули его. Как и его тело, его будущее было безвозвратно изуродовано, а его настоящее – почти позорно. Ему ничего не осталось, кроме любви жены.
Он утешал себя. Она наверняка одарит его любовью. В природе женщин проявлять неожиданные качества, когда с их близкими и дорогими людьми случаются несчастья. Нет, по этому поводу он может не терзать себя сомнениями, но ведь были и иные случаи.
Должен ли он сообщить Эдит жуткую тайну ее рождения, которая все эти томительные месяцы преследовала его словно навязчивый кошмар? Рано или поздно это придется сделать. Он также должен встретиться с лордом Дэвеном, и если да, то что он скажет ему при встрече? Затем Эдит, безусловно, захочет узнать правду про туземную женщину. Собственно говоря, ее право узнать эту историю во всех подробностях. Нет, в истории этой нет ничего постыдного. Меа – всего лишь его дорогой друг. Более того, последнее время он почти о ней не думал, так как его мысли были заняты другими вещами. И все же ему казалось, что история их отношений, если рассказать ее так, как она случилась, – а иначе он просто не мог, – была открыта самым разным истолкованиям, как и тот факт, что он сопровождал ее и ее тетку через пустыню.
Но Эдит просто должна поверить ему. И даже если она не оценит его поступок столь же высоко, как это сделала Меа, по крайней мере, ей известно, что не в его привычках лгать. Но после того как будут преодолены эти трудности, как ему жить дальше? Он скопил немного денег и, возможно, ему как раненому военному положена небольшая пенсия, за счет которой будет выплачена страховка, частично, а может даже целиком. Затем еще есть сумма, которую выделил Эдит ее отец, – при этой мысли Руперт поморщился, – но, если честно, он скорее умрет с голода, чем прикоснется к этим деньгам. Тем не менее, ему придется поддерживать жену сообразно ее положению. Этот вопрос также был настолько темен, что он выбросил его из головы и вместо этого стал думать о той радости, какую принесет ему встреча с матерью.
По крайней мере, здесь не было никаких «но» и «если». Мать, как никто другой, поймет его и утешит. Его несчастья лишь разбудят в ней еще большую любовь к нему. Что до всего остального, с него довольно тягостных дум. Утро вечера мудренее. Все верно, с него довольно!
* * *
Пока старая посудина ползет вверх по Темзе сквозь серый декабрьский туман и изморось, давайте свернем на несколько минут в сторону и посмотрим, что за это время случилось с другими персонажами нашей истории.
После отъезда мужа Эдит вернулась жить к миссис Уллершоу, ибо это избавляло ее от лишних расходов, и, как она объяснила Дику, было единственно правильным шагом. Она получила от Руперта несколько писем, причем, последнее было написано в Абу-Симбеле накануне его рокового путешествия. На них она написала несколько ответов, которых он, однако, не получил. Затем наступило длительное молчание, а после него – внезапная, ужасная катастрофа, о которой они впервые узнали из телеграммы из Каира в вечерней газете. Руперт был мертв, а она, Эдит, так и не побыв женой, стала вдовой. Этот удар подкосил ее. Карточный домик ее замужества рухнул. Ей никогда не стать спутницей жизни блестящего государственного деятеля и мужа, чьи достоинства она всегда признавала и кем бы всегда гордилась, но который, увы, был украден у нее тьмой затерянной посреди пустыни могилы. А ведь он со временем должен был сделать ее одной из самых богатых пэресс Англии! Да, и вот теперь все эти нарядные платья сменит ужасный вдовий траур. Эдит была вне себя от ярости на судьбу, сыгравшую с ней столь злую шутку. Даже ее слезы скорее были слезами злости, а не горя, хотя она по-своему искренне скорбела о Руперте.
Дик пришел утешить ее, причем пришел слишком рано. Он уже побывал в военном министерстве и знал все подробности лживого рассказа Абдуллы, который он, хотя и неохотно, пересказал Эдит, предоставив ей самой решать, верить этой истории или нет.
– Чушь! – сердито воскликнула она, ибо сердце ее отказывалось верить этим россказням. – Бедный Руперт никогда бы не стал ввязываться в глупую ссору с каким-то туземцем!
– Конечно, чушь, – согласился с ней Дик, – но это не вопрос морали, это вопрос благоразумия. Связавшись с этими женщинами, он не только навлек гибель на весь свой отряд, но и провалил возложенную на него миссию! В некотором смысле оно даже к лучшему, что он погиб, ибо он безвозвратно опозорил себя. Но теперь это уже ничего не значит.
– Да, – тяжело вздохнула Эдит. – Теперь это уже ничего не значит.
И все же, когда Дик как родственник, хотя и член соперничающей политической партии, проконсультировался со статс-секретарем и лордом Саутвиком, прежде чем первый дал ответы в палате общин, он говорил несколько иначе, снисходительным тоном светского человека.
– Что касается фактов, – произнес он, – он знал не больше, чем они. Но конечно, у бедного Уллершоу, как и у других мужчин, имелись свои слабости, – и он улыбнулся, как будто вспомнив нечто забавное. – Пустыня – страшно одинокое место, а, по словам Абдуллы, одна из женщин была молода и красива. Кто стал бы что-то говорить, да и какая разница? – и так далее.