Дороги скорби - читать онлайн книгу. Автор: Павел Серяков cтр.№ 64

— Ты пацана застрелить решил? — спросил лучника голова разъезда. — Не жалко?

— Эти уроды не испытывают жалости, — ответил стрелок. — Они — нас, мы — их.

Стрела вспорола воздух, но не попала в цель. За ней последовали другие, и в итоге стальной наконечник напился кровью.

Сын Рогатого Пса знал, что происходит, видел все глазами сынов войны, но того ему было мало. Он хотел видеть все своими собственными глазами, с жадностью разглядывать того, кто составляет часть замысла его отца. Он метался над полем, пролеском, над ручьями, прудами и хатами. Видел, как один из Врановых разъездов сжигает заживо людей, спрятавшихся в храме. Село Ручейное стало очередным паленом в очаге войны, и Гхарр был доволен.

Сталь ударила о сталь. Хозяин дорог Войны замер и безошибочно определил то место, где происходила битва, то место, где семя войны обагрилось кровью.

Предрассветным туманом он полз вдоль земли, мимо воткнутых в землю стрел, к полыхающей кузнице, к разбросанным на земле доспехам. Гхарр оставался незамеченным, ибо во всем, что происходит, был он и все происходящее было им. Храпел конь в сбруе о черно-синих цветах. На залитой кровью траве лежал околевший щенок, и в нескольких шагах от щенка в неестественной и убогой позе валялся человек, нагрудная пластина которого была вмята в грудь. Убитый был совсем молод, и в широко распахнутых глазах покойника читалась обида. Гхарр прикоснулся к щеке поверженного кавалериста и прочитал его смерть. Лихая, пьянящая охота. Крики братьев по оружию.

— Этот увалень даже не пытается убежать! Хах! — Стук сердца, взмах верного клинка. — За Вранов! — прокричал ездок, но увалень увернулся от удара и… «Это что, молот?!» — мысль, венчавшая короткую жизнь, вызвала улыбку на лице змея.

Гхарр был доволен.

— Это молот, — прошептал сын Рогатого Пса. — Молот. Уж ты, парень, не сомневайся.

Гхарру понравилось, как искусно кузнец выбил всадника из седла. Кузнецом Гхарр был доволен.

Следы копыт уводили за ручей.

— Они остались вдевятером, но Семени среди них не было, — прошептал змей и проплыл над водой, над утопленным в ручье молотом, над телом Юалда, кровь которого окрашивала стремительный бег ручья алым. Кузнеца вначале топили, а потом, проломив ему голову его же молотом, Враны двинулись дальше.

Кровь еще раз обагрила Семя войны.

— Сражайся! — прорычал Гхарр, и только сейчас он понял, Семя войны — ребенок и не в состоянии себя защитить. Сын Рогатого Пса не вмешивался в битвы, но Семенем он рисковать не мог, как не мог явиться в мир людей в своем истинном обличье, ибо смерть помешала бы ему воплотить в жизнь замысел отца. — Я должен защитить Семя… — прошептал он и, оглядевшись по сторонам, ухмыльнулся.

С плеча пугала, что сторожило от пернатых огород Юалда, вспорхнула жирная ворона. Златоглазый решил пойти на хитрость. На свой страх и риск.

Дом со стороны въезда в Репьи полыхал. Если бы в тот час нашелся желающий залезть на одну из соломенных крыш и оглядеться по сторонам, вид бы открылся ужасающий. Села, храмы и деревни вдоль реки были разорены и преданы огню.

— Из всех деревенских баб лишь одна на что-то да годится, — сплюнул голова конного разъезда, спрыгивая с коня. — Эй, друзья! — он подал знак, и двое принялись заколачивать дверь избы, в которую загнали жителей Репьев.

По пыльной дороге полз старик, оставляя за собой кровавый след.

— Сподручно вам…

— Что? — голова подошел к старику и толкнул так, чтобы тот перевернулся на спину. — Что ты сказал, собака?

— Вам… — Кашель с кровью заменил слова. Седая борода была вся в крови. — Сподручнее со слабыми.

— Так с мужиками мы уже повоевали.

— Страховидлы…

— Ты думаешь?

Дед снова закашлялся, свернувшись на дороге калачиком.

Голова провел рукой по густой черной щетине и закусил губу.

— Вот ты лежишь и думаешь, что мы звери. Так же? Эти твои, — он указал на избу, в которой люди, не надеясь на чудо, выли от страха, — вообще не понимают, за что их сейчас сжигать будут. А я объясню, — голова сплюнул, — не люблю я о таком говорить. Для людей это понятно должно быть с рождения, но вам, Трефам… — голова сжал кулаки и со всей силы пнул старика по ребрам, туда, где кровила глубокая колотая рана. — Вы же цель себе поставили, чтоб лилии были на каждом сраном доме Гриммштайна! А! — он ударил еще раз. — Ваши подвиги множат по этой треклятой стране сирот!

Старик не отвечал.

— Говори со мной, а, отец изверга, брат палача!

Иной конник, наблюдая за происходящим, окликнул своего воеводу, сказал:

— Старый уже остывает, оставь его.

— А?!

— Мертв он. Ты труп колотишь.

— Сука…

— Да не беснуйся. Там парни изловили бабу, айда душу отведем.

— Да надо бы… — голова вытер сапоги о рубаху покойника. — Нельзя затягивать. Мы еще не знаем, как прошел бой у Искорки. Если псы Дидерика отступают, мы рискуем попасть под молотки.

— Молотки…

— Да, самому не верится, что кузнец укокошил Одо, да еще так…

— Как яйцо разбил.

— Глупая смерть. Парень бы еще повоевать мог.

Они направились к дому, в котором прежде с семьей жил землепашец Эбба, а теперь трое кавалеристов насиловали его жену на той же постели, на которой супруги некогда заделали Фриду и Фридриха.

На полу лежал разбитый кувшин, лоскутки тряпья, которые еще утром были частью фартука Ханны. Они прошли мимо оцепеневших от ужаса детей, и, обернувшись, десятник поймал на себе взгляд девочки, по щеке и с верхней губы которой текла кровь. «Волчонок», — подумал десятник. А вслух произнес:

— Кто ребенку в сани дал? Если я узнаю, что кто-то из вас пытался взять соплячку, шкуру спущу!

Ханна, на которой прямо сейчас находился кавалерист, беззвучно рыдала, глядя в покрытый копотью потолок.

— Девку никто не собирался брать.

— А что же тогда?

— Танкред ей по зубам дал да перестарался. Она бабу защищала, — солдат натянул портки и, подпоясавшись ремнем, отмахнулся: — Баба как баба, следующий…

И на Ханну полез другой боец армии Вранов.

— Детей отпустите, прошу, — прошептала она. — Умоляю.

Оглушительная пощёчина тут же заставила её замолчать.

Избу, в которую согнали деревенских, подожгли. Голова понял это по крикам.

— Детей насиловать мы не станем, — ответил воевода Ханне. — Это я тебе обещаю. Мы не Пурпурная Саламандра, чтобы детей насиловать. Но… Большего обещать я не могу. Твой сын, уцелей он сегодня, вырастет в жадного до войны гада. Все вы, Трефы, одной масти.