– Оно вот это ищет, – неожиданно подал голос Валера, до этого молча разглядывавший ведро.
Отталкивая друг друга, все кинулись смотреть на то, что он держал в руках, – это был камень, которым Кирюха придавливал шашлык. Плоский, размером с блюдце, похожий по форме на доисторическое рубило. Камень пах кефирным маринадом, приправами и сырым мясом. К нему прилипло колечко лука.
– Оно голодное, что ли? – не понял Санек.
Валера подсветил камень фонариком и показал, куда смотреть. И все охнули, увидев наконец на камне полустершиеся, еле различимые среди естественных выщерблин и трещинок буквы. Получались три строчки: верхняя покороче, нижняя подлиннее, в центре, как полагается, нечто среднее:
«…ва
…лья
…евна».
– Так он же с могилы, – громко и как будто с облегчением объявил Санек.
Светка раскачивалась из стороны в сторону и возбужденно шептала, испытывая острое удовольствие от значимости и правильности того, что говорит:
– …а ты его к мясу положил. В крови измазал. И в молоке тоже – кефир же из молока делают…
– Хватит, помолчи, – не вытерпел Санек.
– И что оно… – Виталик мотнул беспокойной головой в сторону окна. – За камнем?
Валера кивнул:
– Оно туда зырило. Дырками своими. Я сразу понял – прямо на камень зырит.
– Пришло бы да забрало, – вздохнул Санек. – И отвязалось наконец.
– А вдруг оно без приглашения не может, как вампир? – встрепенулась Светка, а Кирюха у нее за спиной показал всем, что он думает о Светкином интеллекте.
– Ты точно хочешь, чтоб оно пришло? – выразительно глянув на Санька, спросил Валера.
На веранде зазвенело стекло – судя по звуку, разбилось сразу несколько тарелок или чашек. Потом как будто покатились по полу шары. Включился старенький отцовский радиоприемник, зашипел по-кошачьи, выключился.
– Мальчики, отдайте ему… – проныла Светка, на всякий случай подальше отодвинувшись от лежащего на полу камня.
– Я с болота шел. Которое за прудами. Там подберезовиков много… – вспоминал Кирюха под испытующим взглядом Валеры.
– Ты не про грибы, ты про камень давай. – У Валеры было такое лицо, будто он собирался Кирюху бить.
– Я и рассказываю!.. Уже почти к шоссе вышел, там березнячок, а дальше, у шоссе, елки. И смотрю – подберезовики, три штуки. А посередине камень. А мать как раз грузди солить хотела, там гнет нужен. Да и шашлыки, а груза подходящего нет. И взял, – уже с вызовом закончил Кирюха и набычился. – Я ж не с кладбища взял!
– Хоть бы глянул, что берешь, – уже почти миролюбиво упрекнул его Валера.
– Может, еще иероглифы на нем надо было поискать?! – взвился Кирюха. – Камень и камень!
– А делать с ним теперь что?
Наверху снова грохнуло.
– А вот что… – Кирюха взял камень и поднялся. – Пусть берет и уматывает.
– Ты чего?! – Валера рванулся за ним, попутно споткнувшись о Светкины ноги.
Травмированный Кирюха с неожиданной ловкостью отпихнул Валеру, прыгнул к окну, с характерным, обещающим ночную прохладу звуком распахнул форточку и, не глядя, швырнул камень в темноту сада.
Валера заматерился, на него огрызнулся Санек, внезапно решивший защитить Светку, которой в неразберихе наставили синяков и, что самое ужасное, сломали ноготь. Виталик нервно загоготал. В замкнутом пространстве, освещенном одиноким лучом брошенного на кровать фонарика, назревала бессмысленная драка напуганных людей.
Раздался звон бьющегося стекла, привычно заорала Светка, и взвыл Санек, которому влетевший в комнату камень попал по руке.
На втором этаже загрохотало так, будто там открыли танцкласс.
– Оно не согласно, – констатировал Валера, убедившись, что камень тот самый.
– Не оно, а она, – неожиданно возразил Санек и направил луч фонарика на буквы. – Видишь: «…лья», «…евна». Наталья какая-нибудь…
– Не согласна твоя Натаха, – с ненавистью глянув сначала на камень, потом на Кирюху, буркнул Валера.
Занавеска, прикрывавшая разбитое в нижнем левом углу окно, зашевелилась, медленно надуваясь пузырем. Валера осторожно посветил туда фонариком. Тугой пузырь из выгоревшей на солнце ткани как будто этого и ждал: попав в круг слабого света, он зашевелился, заволновался, и на его поверхности начали возникать выпуклости и провалы, быстро сложившиеся в низколобую, круглую рожу с глубокими вмятинами глаз и длинным, распахнутым ртом. Если бы не сопутствующие обстоятельства, рожа казалась бы скорее нелепой, чем страшной, и вполне могла принадлежать простой и глупой бабе, крайне возмущенной тем, что ее, к примеру, обсчитали на рынке…
Поорав и потолкавшись в коридоре, перебежали в другую комнату, где раньше спали Санек и Светка. Окно занавесили шерстяным одеялом – Валера с Саньком притащили из коридора молоток и гвозди, и одеяло прибили прямо к стене. Двигая кровать, уронили подушку, и Светка стыдливо прикрыла ладонью обнажившуюся пачку презервативов, но над ней даже не стали смеяться.
– Где камень? – прошипел вдруг Валера.
Чуть было не отправили Кирюху на поиски – в комнату, где по занавеске ползала рожа, – но камень нашелся. Оказалось, на него случайно набросили пододеяльник. Камень положили на табурет, табурет поставили посреди комнаты. К двери придвинули тяжелую, с советских времен оставшуюся тумбочку.
Парни молчали, только сопели по возможности сурово. Светка, пользуясь биологическим правом на трусость, ныла нараспев:
– Господи-господи… Кошмар какой, какой кошмар, господи-господи-господи…
– Что теперь делать? – вторил ей Виталик Блох, которого и так никто за мужика не считал. – Делать-то что будем?
– Надо утра дождаться, – сказал Валера. – После рассвета они не приходят.
– С чего это ты взял? – усомнился Санек.
– Днем привидений не бывает, – отрезал Валера.
Светка, Санек и Валера свернулись калачиками поперек широкой кровати. Вдоль – было вроде как неприлично, втроем в постели. Виталику досталось кресло, в котором он отлично уместился. Кирюха, на которого все и так косились, как на врага народа, растянулся на полу.
– Надо дождаться утра, – повторил Валера и выключил перегревшийся фонарик. – Утром она нам ничего не сделает. Возьмем машину и отвезем камень. На то же самое место…
– Это если я еще вспомню, – мрачно пробормотал Кирюха.
– Вспомнишь, Кирюх. Все вспомнишь…
– Часа три осталось, – зевнув, прикинул Санек. – Недолго.
– Ой мамочки… – пискнула Светка так жалобно, что Санек даже проникся к ней сочувствием и погладил по плечу. – Ой господи-господи…
Сначала всем казалось, что сна ни в одном глазу – особенно в непосредственной близости от осколка могильного камня, все еще пахнущего возмутительно вкусно. Но потом навалилась дрема. Валера держался до последнего, приподнимая голову на каждый стук и на каждое вкрадчивое поскребывание по оконной раме. Минут через сорок заснул и он, с наслаждением склеив опухшие веки.