Время и книги (сборник)  - читать онлайн книгу. Автор: Уильям Сомерсет Моэм cтр.№ 77

«Уменье хорошо похвалить – лучшее доказательство остроумия, чем уменье разбранить».

Доктор Тиллотсон понимал: хвалить нелегко.

«Когда люди берутся кого-то осуждать, изобретательность их подобна неиссякаемому источнику – этот вид остроумия столь же мало легок, сколь мало допустим. Его охотно принимают и рукоплещут; каждый веселится, когда осуждают других, и не задумывается, как скоро настанет его очередь стать мишенью».

И еще:

«Все наши земные радости отравлены суетностью. Удовольствия телесные даются ценой некоторого страдания, или же сопряжены с ним, или им кончаются. Высокого положения не добыть без усилий; ему сопутствует страх, а потеря его – несчастье. Почет людям только досаждает: для обладающих им он – нелегкое бремя, для тех, кто его лишен, – предмет зависти».

Мне хотелось бы, чтобы читатель обратил внимание на то, как современно звучат эти высказывания. Сочинения архиепископа мало отличаются от того, что написал бы нынешний образованный человек.

Маколей отзывался о его языке как о правильном, понятном, но не блестящем. Слово «блестящий» применительно к стилю меня смущает. Оно предполагает некоторую эффектную изощренность, которая не всегда хороша. Стиль Карлейля, к примеру, полвека тому назад назвали бы блестящим, а поколение спустя таковым считался стиль Мередита и Киплинга. Однако с течением времени их манера писать стала казаться невозможной.

Вероятно, Маколей считал блестящим собственный стиль, и не без оснований. Критики говорят, что он учился у доктора Джонсона. Только вместо длинных джонсоновских периодов Маколей использовал короткие емкие фразы и обильно применял антитезы, которые в восемнадцатом веке были весьма популярны. Писал он драматично, стремительно, убедительно и в высшей степени увлекательно. Пусть в общем его манера слегка однообразна и порой напоминает поезд, выскочивший на полной скорости на скверно проложенный путь, но она хорошо иллюстрирует высказывание доктора Джонсона, что, если человек выработал определенный стиль, ему редко удается писать иначе.

В последней четверти семнадцатого века в английском литературном стиле произошли значительные изменения; чтобы оценить их масштаб, достаточно сравнить Гоббса с Джоном Локком или Мильтона с Аддисоном. Язык Гоббса – богатый и живой, однако сумбурный. У Локка речь очень точная, не слишком увлекательная, зато лаконичная и внятная.

Мильтон выражается эффектно, ярко и пышно, но громоздко, Аддисон – изящно, просто и изысканно.

Говорят – не знаю, насколько справедливо, – будто эта перемена случилась отчасти из-за того, что роялисты, которые не могли более защищать своего несчастного короля, уехали во Францию и там, читая французских авторов, обрели вкус к свойственной тем ясности и лаконичности. После Реставрации англичане завели привычку сидеть в кофейнях и предаваться бесконечным беседам. Берясь за перо, они пользовались тем же языком, что и в спорах, ибо он казался им убедительней. Так или иначе, письменный английский стал более прозрачным, простым и естественным.

«Мало кому известны все качества и тонкости английского языка, – писал Драйден. – Даже умный не сможет ими овладеть без широкого гуманитарного образования, без чтения и анализа наших немногочисленных стоящих авторов, без свободы и привычки вести беседу в лучшем обществе мужчин и женщин; еще ему следует очистить ум от ржавчины, коей он покрылся в процессе учения».

Мудрые слова.

Томас Берч в «Жизни Джона Тиллотсона, архиепископа Кентерберийского» пишет: «Мистер Драйден часто и охотно признает, что если он и владеет пером – а владеет он им, следует признать, великолепно, – то обязан тем чтению сочинений его преподобия. А доктор Свифт, чьи высказывания обычно излишней любезностью не отличались, говорит (в письме некоему недавно рукоположенному молодому человеку) о его преподобии с восторгом.

Далее Берч добавляет: «Мистер Аддисон считал его сочинения наилучшим образцом английского стиля и потому помечал отдельные фразы в проповедях, опубликованных при жизни его преподобия, для работы над составлением словаря, задуманного этим прекрасным писателем, когда он, в правление королевы Анны, не занимался государственной деятельностью».

Английским языком эти три выдающихся писателя – Драйден, Свифт и Аддисон – владели как никто другой, и если они и вправду учились у Тиллотсона и брали в пример его сочинения, то фигура архиепископа приобретает для нас совершенно иную значимость.

Можно даже предположить, что теперь мы пишем так, как пишем, именно потому, что архиепископ писал так, как писал.

Существует два способа писать по-английски: просто и выспренне. Величайшие примеры выспреннего стиля в нашей литературе – сэр Томас Браун и Джереми Тейлор в «Праведной смерти». Было бы глупо отрицать красоту их языка. Описывать его как блестящий – значит принижать его. Можно назвать еще двоих писателей, в ином роде: доктора Джонсона и Гиббона. Здесь мнения разделились; впрочем, эти двое нравятся многим людям с весьма взыскательным вкусом. Правда в том, что их книги – как зелье, и, распробовав его, вы уже без него не обойдетесь, как наркоман без наркотика. Несмотря на витиеватость и искусственность стиля, читаются они с нарастающим интересом и восхищением.

Нельзя сказать, что какой-то из этих двух стилей – простой или выспренний – лучше другого. Здесь не может быть мнения верного или неверного. Здесь лишь вопрос вкуса. По-моему, для практических целей простой стиль подходит лучше. Если вы озабочены предметом вашего размышления, его «солью», а не «сахаром», то, избегая красот, вы добьетесь большей убедительности. В качестве доказательства попрошу читателя сравнить «Свободу вероисповедания» Тейлора и его же «Праведную смерть». «Праведная смерть» замечательна своими ослепительными изысками и роскошью образов. «Свобода вероисповедания», хотя и выдержана в принятой тогда манере, написана просто и прямо, словно отчет морского ведомства. Здесь Джереми Тейлор имел дело с темой, которая волновала его лично. Безбедному существованию пришел конец: владения у него отобрали, дом разграбили, и он с семьей оказался на улице. После долгих мытарств он нашел приют в Южном Уэльсе, где некий местный вельможа, граф Карбери, принял его вместе с женой и детьми. Граф сделал Тейлора своим капелланом, но платил мало и, вероятно, нерегулярно. Именно в таких тяжелых обстоятельствах Тейлор писал «Свободу вероисповедания». Он перенес много страданий. Впереди была неопределенность, сам он зависел от сиюминутной прихоти покровителя; неудивительно, что в книге отсутствовало «богатство воображения, – я цитирую Эдмунда Госса, – характерное для его лучших работ».

Книга написана просто и ясно, хотя немного суховато. Ее основную идею можно выразить в нескольких словах, с чем прекрасно справился наш историк ^[93], специалист по эпохе Стюартов: «Разум – главный судья в религии и других делах, а поскольку разум у каждого свой, то могут существовать разные мнения. Ни один человек не может быть уверен, что его мнение правильнее или лучше мнения других, а значит, нельзя подвергать гонениям неортодоксальные взгляды, ибо нет убедительных доказательств их неверности». Разве можно сказать лучше?