– Ты огорчаешься из-за желаний? Думаешь, теперь не сбудутся?
– Ну да, к тому идет.
– Может, расскажешь? Теперь, раз фенечек нет, не имеет смысла молчать.
– Могу сказать про одно из желаний, – поколебавшись, сказала Амбра. – Я загадала, чтобы у меня было восемнадцать.
– Что-что? – Спаситель нагнулся к ней поближе, чтобы лучше расслышать.
– Средний балл восемнадцать. Чтобы так продержаться до конца года.
– Но у тебя хорошие отметки?
– Были лучше. Вчера я получила пятнадцать по английскому.
– Ты же умная девочка, Амбра. И наверняка понимаешь, что на самом-то деле все эти загаданные желания – просто суеверие. И разве так уж важно иметь средний балл восемнадцать?
Амбра недоуменно округлила глаза и промямлила:
– Но… это же хорошо…
– Для кого хорошо?
– Ну как… для учителей… для родителей…
– Понятно. Для родины, для семьи и для Господа Бога. А для тебя-то самой это важно?
– Конечно.
– Конечно?
– Родители довольны. Всем рассказывают. Им это доставляет удовольствие. Вот я хочу и дальше доставлять им удовольствие – нормальное желание.
– Ну-ну. А что произойдет, если у тебя будут оценки похуже? Или вовсе плохие?
Амбра затрясла головой – невозможно!
– У твоего брата плохие отметки, а он себя прекрасно чувствует.
– Он же мальчик.
– И что из того?
– Мальчиков любят просто так, даже если они плохо учатся.
– А девочек любят, только если они отличницы, – продолжил ее логику Спаситель.
– Вы так думаете? – испугалась Амбра.
– Ты сама так сказала.
– Но это правда или нет?
Спаситель намеренно оставил вопрос без ответа и снова спросил:
– А про второе желание можешь рассказать?
– А вы маме с папой не скажете?
– Все, что тут говорится, остается между нами. Я связан профессиональной тайной.
– Ну ладно, – сказала Амбра, но больше не произнесла ни слова.
– Кажется, это трудно выговорить. Хочешь, напиши? – предложил, немножко подождав, Спаситель.
Амбра мотнула головой, потом закрыла глаза. Видимо, собиралась с духом. И наконец выпалила:
– Хочу умереть раньше, чем папа с мамой.
– Это и было второе желание?
– Да. Мне было бы так больно, если бы родители… А так, если я умру первой…
– …тебе не придется оплакивать их смерть. А они все равно тебя разлюбят из-за твоих плохих отметок, так что не слишком огорчатся, что ты умерла раньше них.
– Что вы такое говорите! – возмутилась Амбра.
– Постой, я не сказал, что так думают твои родители. Это то, что думаешь ты сама.
– А они-то так думают или нет?
– Твои вопросы – отличная отправная точка для психотерапии. Давай-ка мы их соберем воедино. Правда ли, что меня любят за то, что я радую родителей хорошими отметками? Будут ли они меня любить, если я буду хуже учиться? Я живу только для того, чтобы меня любили родители? Будет ли мне смысл жить, если они умрут?
Амбра с отчаянием взглянула на свои обнаженные, кровоточащие запястья.
– Так у меня аллергия из-за этого?
Весь четверг Спаситель принимал подростков, и ему было с ними хорошо. А в голове приятным фоном звучало: Габен не уходит, он остается тут, на улице Мюрлен. Спаситель уже строил планы сделать ремонт на чердаке, где только чуть-чуть разгребли кавардак.
– Добрый вечер, Вьенер, проходите, садитесь. О, вы в плаще – наконец-то!
Пианист второй раз пришел на еженедельную консультацию.
– Я одолжил его у моего физиотерапевта, он мне очень понравился.
– Плащ?
– Не будем уточнять.
– И что сказал физиотерапевт о вашей руке?
– Сначала порадовался, что я правша, а потом, когда я сообщил ему, что 25 декабря в 20 часов должен играть с Оркестром Радио Франции «Концерт для левой руки», заметно погрустнел.
– А отменить нельзя?
– Концерт должен идти в прямой трансляции по «Франс Мюзик». И я должен сыграть, если не хочу стать погасшей звездой.
– Так-так-так…
– Берегитесь, Сент-Ив, я всё читаю по вашим глазам.
– И что же вы прочитали?
– Что даже если моя рука придет в порядок, я сам еще не выдержу такого стресса.
– Представьте себе, что сегодня 25 декабря, – сказал Спаситель своим гипнотическим голосом. – Почти восемь вечера. Вы за кулисами, готовитесь выйти на сцену.
Вьенер замигал.
– Закройте глаза, – мягко продолжал Спаситель. – Оркестранты настраивают инструменты, дирижер уже стоит за пультом. Ваш выход – ну, что происходит?
– В лучшем случае врываются террористы, – сказал Вьенер, открыв глаза.
– Не хотите продолжить эксперимент?
– Знаете, что я вижу, когда закрываю глаза? Я вижу ее! Она стоит за кулисами, а мне страшно. Я могу обмануть публику, могу замять ошибку, но она… она все видит, все слышит, и мне придется заплатить за каждую фальшивую ноту, за слишком быстрый или недостаточно быстрый темп. За все, за все она меня накажет. Будет бить, прижигать сигаретами, лишать меня сладкого и ужина. Или запрет в своем шкафу, где стоит ее особый, ненавистный запах. Я не могу закрыть глаза, Спаситель. – Вьенер сжал правой рукой запястье левой и продолжал до странности беспечным тоном: – Мне так часто хотелось отрезать себе руки. И если я не сделал этого, то только потому, что не мог придумать: допустим, я отрежу правой рукой левую, а правую-то как потом отрежу?
Кого-то он напоминал Спасителю своими дикими рассуждениями и вызывающим поведением. Кого-то, кто был намного младше… Ну да, конечно! Бландину Карре. Странное сближение, но не такое уж безумное. Девочку так не мучили, но ее нарциссичный отец-деспот тоже подавлял ее, хотел посадить на таблетки. Пока Спаситель сидел задумавшись, Вьенер нашел себе занятие.
– Что это вы там делаете?
Пианист разбинтовывал левое запястье.
– Освобождаюсь.
Он сдвинул руки, чтобы сравнить их. На левой были свежие шрамы от порезов стеклом. Глядя на них, Спаситель вспомнил о других следах, повыше, на руках Вьенера. А тот с гримасой боли покрутил кистью.
– Прекратите истязать свою руку! – приказал ему Спаситель.
– Вам-то что?
– А то, что я ваш психотерапевт и собираюсь 25 декабря слушать в Доме радио «Концерт для левой руки» в вашем исполнении.