– То есть выгнать миллионы людей?
– Нет, только тех, кто уж слишком.
– Слишком – что?
– Да ну тебя, с твоими вопросами!
– Прошу прощения. Боюсь, мне сегодня не хватает хладнокровия. Но такие, как мы с вами, Мадлон, должны бы хорошо понимать, что значит быть изгоями. Мы слишком… э-э-э… загорелые.
Мадам Бравон рассмеялась и замахала рукой, отказываясь от слов, сказанных не по убеждению, а больше из страха.
– Вернемся к нашей терапии, Мадлон. Вы делали упражнения?
Чтобы преодолеть манию, Спаситель порекомендовал пациентке каждый день зачитывать вслух целый список слов со ЗЛОм, не осеняя себя крестным знамением.
– Упражнения делала, – твердо ответила Мадлон.
– Значит, мы можем повторить их сейчас? – спросил психолог.
– Можем, да, – уже не так уверенно ответила пациентка.
– Итак, я произношу слово, а вы повторяете. Начали. Злоба.
– Злоба.
– Громче.
– Злоба.
Дальше последовали «злой», «назло», «злополучный», «злорадный», «взломать» и т. д.
– Вот видите, – сказала под конец Мадлон, вытирая вспотевшие руки бумажным платком.
– Ничего я не вижу, – ответил Спаситель. – Вы жульничали.
– Почему это я жульничала? – Мадлон возмущенно округлила глаза.
– Когда слышалось «ЗЛО», вы каждый раз чертили пальцем левой руки крестик на правой ладони, которой его прикрывали.
Разоблаченная Мадлон усмехнулась:
– Так ты увидел? Ишь, глазастый.
– Да. Вам со мной не повеЗЛО.
Он проводил пациентку до двери и уже подал ей на прощание руку, но тут его проняло:
– Понимаете, Мадлон, для тех, кто убивал людей в «Батаклане», и всех, кто убивает во имя бога или Исламского государства, – убивает всех без разбора: христиан, мусульман, атеистов, черных, белых, женщин, детей, стариков, – таких людей на Земле всего лишь жалкая горстка, но для них человеческая жизнь, включая их собственную, ничего не значит. – Прежде чем договорить, он крепко сжал в ладонях руки мадам Бравон. – ЗЛО не в словах, а в тех, кто его совершает.
* * *
В тот же самый день в 17:30 Элла с порога закричала:
– Вы уже знаете, что случилось?
– Думаю, да, – ответил Спаситель слегка удивленно: как можно в этом сомневаться?
– Вот уж такого я не ожидала. А вы?
В голове у Спасителя щелкнуло.
– А-а, ты о том, что делается в школе? Да, мне сказала мадам Сандоз. Твои обидчицы попросили завуча посвятить первый день после каникул разговору о школьной травле, верно?
– Да. А Джимми вместе с учителем технологии сделают буклет о том, чем могут быть опасны социальные сети. Его раздадут всем в школе.
– И кажется, Марина Везинье предложила выбрать в старших классах ответственных, которым можно будет сообщать обо всех случаях травли.
Метод Пикаса в действии: зачинщики сами придумывают, как бороться с травлей.
– Я получила письмо с извинениями. – Элла протянула психологу листок.
– Хочешь, чтобы я его прочел?
– Не хочу оставлять его у себя. Зачем мне извинения? Я хочу одного: чтобы меня оставили в покое. Они отравили мне жизнь. Я все равно не могу вернуться в школу. На меня смотрят как на какого-то урода.
«Не свои ли сомнения в собственной нормальности видит Элла в глазах окружающих?» – подумал Спаситель.
– Мадам Нозьер тебе обрадуется.
Он затронул чувствительную струнку. Элла обожала латинистку, элегантную, умную, образованную.
– Ну, на латынь я, может, и приду, – заколебалась она. – Хуже всего в моем классе. Опять меня будут доводить этим дурацким «гдежега»!
– Алиса говорила, что беседы о травле пройдут во всей школе, так что все призадумаются.
Элла недоверчиво хмыкнула:
– Хуже всего, что они дураки.
– «Я предпочитаю дураку злодея, потому что дурак никогда не уймется»
[36], – с улыбкой сказал Спаситель. – Люди совсем не глупы, но они поддаются стадному чувству.
– Говорю же, бараны, – отрезала Элла. То, что она пережила, оставило болезненный след, может быть, на всю жизнь. – Я не хочу, чтобы передо мной извинялись, потому что не хочу прощать.
Спаситель только вздохнул и сокрушенно покачал головой. Есть ли на свете непростительные вещи?
Уже на пороге Элла вдруг вспомнила:
– Какой кошмар – то, что случилось в Париже! Я не спала всю ночь.
Глаза у нее вспыхнули, щеки порозовели. Внутри опять загорелась лампочка. Чужие страдания пробуждали в ней сочувствие.
Вечером Спаситель не спешил звонить Луизе. Во время недельного дежурства с детьми голос у нее становился напряженным, и Спаситель улавливал в нем упрек (или ему только чудилось): почему ты не рядом со мной?
– Луиза? Извини, что поздно.
Несколько слов – и Спаситель услышал в ее голосе не просто напряжение.
– У тебя все хорошо?
– Было бы, не надоумь ты Алису постричься чуть не наголо.
– Что-что?
Значит, Алиса выполнила то, о чем говорила ему по телефону: обрила голову в знак солидарности с Эллой Кюипенс.
– Да я, наоборот, ее отговаривал!
– Неужели? И поэтому рассказал ей историю девочки из Торонто?
– Но там было совсем другое дело, я так и сказал Алисе по телефону и предупредил, что Элле может не понравиться, если ее начнут копировать.
– Алиса даже галстук нацепила. Ее отец вне себя. Сказал, что ты задурил ей мозги.
Спаситель невольно рассмеялся.
– Тебе смешно! – обиделась Луиза.
– Послушай! Алиса поступила так вопреки моим советам. Она прекрасно понимала, что родители будут против. Она хотела загладить свою вину, ну и немножко всех подразнить. Девочке же тринадцать лет! Словом, с ней все хорошо, и, я уверен, новая стрижка ей к лицу.
– Ясно, с меня сорок пять евро, спасибо, пока!
– И тебе доброй ночи, – сказал Спаситель и повесил трубку.
Все в этот поздний час были на нервах.
* * *
Габену на чердаке не спалось. Тихо урчал в полумраке компьютер. Но ни в эту ночь, ни потом Странник Пепси больше не появится во вселенной Warcraft. Лисандр умер.
– Что-то есть хочется, – пробормотал Габен и встал со своего матраса.
Ни спать, ни играть он не мог, снова плакать не хотел. А поесть – какое-никакое занятие.