Короткая глава в моей невероятной жизни - читать онлайн книгу. Автор: Дана Рейнхардт cтр.№ 33

– Джейк, – говорит она, – ты не мог бы выйти на улицу и посмотреть, видно ли там три звезды? Когда на небе видно хотя бы три звезды, можно зажигать меноры.

Джейк хватает куртку и, кажется, просто счастлив выполнить это задание, словно он самый подходящий кандидат для выполнения подобной работы. Думаю, Джейк чувствует себя немного за бортом из-за всей этой возни с Ханукой и потому рад исполнить роль, которая принадлежит только ему.

Это тихий канун Рождества. Иногда к нам приезжают родственники. Мои тетя, дядя и кузины из Сэг-Харбора. Моя тетя из Калифорнии. Моя бабушка тоже приезжала, но она умерла три года назад. Часто к нам присоединяются Джулз и Клео, но в этом году они решили остаться дома, и Дариус должен прийти на десерт, а это будет первый раз, когда он встретится лицом к лицу с Джулз после того судьбоносного дня в комнате Клео. Но сегодняшний вечер – шанс для Джулз и Дариуса начать все сначала, и Клео просто в восторге, что проведет канун Рождества со своим парнем. В прошлом году здесь был и Джеймс, и я снова пригласила его, но он решил провести вечер со своей семьей. В прошлом году он всех их ненавидел. В этом году, кажется, все наладилось. Они не особо обрадовались, когда он сообщил им о своей ориентации, но теперь, думаю, они понимают, что изменить это невозможно, и неважно, что они будут делать или что скажут делать ему, неважно, на скольких симпатичных девушек его отец укажет ему в ежегоднике Двенадцати Дубов. Так что у нас дома в этот канун Рождества, в шестую ночь Хануки, присутствует только моя малая семья. И Ривка.

Джейк возвращается домой. Его волосы белы от снега, и несколько снежинок даже застряли в его необычно длинных ресницах. Он трясет головой, и снег покрывает весь проход. Он вытирает нос рукавом куртки:

– Там ничего не видно. Какие там звезды, не видно даже дом напротив. Метель метет.

Ривка спешит к Джейку, снимает с него куртку и вешает на крючок в коридоре, словно встречает его в собственном доме. Он дует на свои руки, чтобы согреть их.

– Прости, Джейк. Я не подумала про снег. Я не хотела посылать тебя на улицу в такое ненастье.

– Да ничего страшного. Я люблю снежные бури. – Если звезд не видно, можно ли все равно зажечь менору? – спрашиваю я.

– Конечно можно. Я не думаю, что правило о трех звездах было взято из древнееврейских текстов или чего-то подобного; мы просто привыкли делать так у нас дома, когда я росла. Нам всегда так хотелось зажечь свечи, что нашим родителям пришлось придумать что-нибудь, чтобы мы не спрашивали каждые десять секунд, не пора ли.

Я иду на кухню за мамой и папой. Они заняты чем-то невероятно сложным и выглядят как два человека, с головой погруженных в свое дело. На плите три сковороды. Каждый держит по две лопатки. На мое запястье только что упала капля горячего масла, а я все еще стою в дверном проеме, так что могу лишь представить, какую боль им приходится испытывать, если они стоят всего в нескольких сантиметрах от плиты.

– Что здесь происходит? – спрашиваю я.

– Картофельные оладьи! – кричит папа, не отрывая взгляда от плиты. – Клади-клади картофельные оладьи.

Мама закатывает глаза. Очевидно, что за сегодняшний вечер он не впервые использует эту весьма избитую шутку. Я подхожу ближе и вижу, что в сковородках жарятся маленькие оладьи из тертого картофеля и на столе рядом с плитой их целая гора.

– Пора зажигать свечи Хануки.

– Это последняя партия! – все еще кричит папа, хотя я стою прямо рядом с ним. – Мы на финишной прямой. Подождите нас.

Спустя несколько минут мама с папой появляются из кухни с широкими улыбками на лицах, в фартуках, покрытых пятнами от масла. Мама выключает «Рождество Чарли Брауна», а также гирлянду на елке, словно избавляясь ото всех признаков Того Другого Праздника, пока мы концентрируемся на Хануке. Мы все смотрим на Ривку, словно воспитанники детского сада в ожидании, что воспитатель расскажет им о новом занятии.

Ривка протягивает мне книжечку спичек. Я улыбаюсь, когда вижу, что на ней напечатано: «Терновый куст». В руках она держит еще одну. Она смотрит на меня и кивает, и я понимаю, что это значит – я должна делать то же, что и она. Она зажигает среднюю свечу, которая, как мы уже знаем благодаря моему крутому интернет-исследованию, называется свечой шамеса, на своей красивой меноре. Я делаю то же самое с нашей новенькой сияющей менорой. Она гасит зажженную спичку резким движением кисти. Я делаю то же самое, но мне требуется три взмаха кистью, чтобы спичка наконец погасла. Затем она опять начинает петь своим мягким, низким, красивым голосом, берет свечу шамеса и от ее мерцающего пламени зажигает остальные шесть свечей. У папы есть ужасная привычка подпевать всему чему угодно, даже когда очевидно, что он никогда прежде не слышал эту песню, так что он начинает гудеть в тон Ривке, пока она поет на иврите, и почему-то сегодня это срабатывает. По нашему дому разливается музыка, красивая, душевная, меланхоличная музыка, не уступающая «Рождеству Чарли Брауна». Свечи зажжены, все четырнадцать. Их язычки пламени отражаются в зеркале над каминной полкой, так что четырнадцать горящих свечей превращаются в двадцать восемь. Ривка снова начинает петь, уже другую мелодию, и папа подпевает. Я не могу оторвать взгляда от свечей и их отражения в зеркале, от моего собственного отражения, в котором мое лицо словно окружено двадцатью восемью яркими, сияющими звездами.

Песня закончилась. Свечи горят. Ривка идет в коридор, где она, приехав, оставила свои сумки, и возвращается в гостиную с кучей всего:

– Подарки.

Она отдает маме с папой корзину с вином, дорого выглядящим оливковым маслом, консервами и баночками специй, и от вида всего этого у папы буквально текут слюнки. Она протягивает Джейку сверток, и он выглядит слегка смущенным, потому что, уверена, он ничего не приготовил для нее, но все же жадно рвет упаковку. Ривка связала Джейку полосатую шерстяную шапку-ушанку и такой же шарф. Они смотрятся на нем до невозможности мило; он вскакивает, осматривает себя в зеркале и кажется довольным. Потом Ривка передает мне мой подарок. Коробка большая, плоская и квадратная. В отличие от Джейка, я открываю подарки осторожно и аккуратно. Я всегда думаю о том, что можно было бы снова использовать эту бумагу, но, естественно, никогда этого не делаю. Оберточная бумага голубого цвета с белыми звездами, и под ней я нахожу потрясающий кожаный фотоальбом. Я провожу по нему руками:

– Он прекрасен. Мне очень нравится.

Я начинаю его открывать, но Ривка не дает мне этого сделать, аккуратно его закрывая.

– Возможно, ты предпочтешь подождать и открыть его попозже.

Я просто решила, что он пуст, но теперь осознаю, что Ривка заполнила его для меня, и она понимает, что я, возможно, захочу дождаться более тихого, личного момента, чтобы взглянуть на всех этих людей, все то прошлое.

Я достаю из-под елки подарок для Ривки и на минуту задумываюсь, что, наверно, мне не стоило класть его под елку, но она, кажется, совсем не возражает. Я улыбаюсь, протягивая его ей, из-за удивительной симметричности наших подарков. Я дарю Ривке коробку, наполненную фоторамками из одного из моих любимых магазинов в Лондоне. В общей сложности я купила семь рамок, по большей части маленьких, разных форм, все из состаренного окрашенного дерева, которые, как мне показалось, будут хорошо смотреться у нее дома. Она сидит с открытой коробкой на коленях, внимательно рассматривая каждую, и я замечаю, что ее глаз а наполняются сле зами. Я могу сказать, что мне не нужно объяснять свой подарок. Она понимает, что я хочу, чтобы в эти рамки она вставила фотографии своей семьи и развесила по своему дому. Она понимает, что этим подарком я хотела сказать ей: нельзя закрыть свое прошлое в ящике стола только потому, что слишком сложно или больно смотреть на него каждый день.