Еще несколько лет промелькнули быстро, наполненные заботами. Гуля родила мальчика, Джаника, а через год еще девочку, которую назвали Сакиной, но с легкой руки Гарика стали звать Соней. С тех пор Рустама, Ирку и Наташку стали звать старшими. И окончательно стало ясно, что на планах поискать себе другое убежище можно пока поставить крест – до тех пор, пока младшие не подрастут. Михаил утешал себя – еще успеется. Потом он думал, что если бы мог заглянуть в будущее, то не был бы так беспечен.
Джаник рос смышленым, как старший брат, а вот маленькая Соня с трудом усваивала самые простые навыки. Она и в два года еще не говорила, только улыбалась всем. И к горшку ее приучить долго не удавалось. Но это был такой солнечный, ласковый ребенок, что ей все прощали. Ланка по-прежнему то и дело прихварывала, а может, просто сказывалась больной, Михаил не вникал. Но она не возражала, чтобы к ней приводили детей, читала им что-нибудь или рассказывала, а однажды Михаил увидел, как они увлеченно играют ее драгоценными камнями – теми самыми «костями предков». Детям явно было интересно с ней, и этим пользовались остальные женщины. Гуля – чтобы хлопотать по хозяйству, а Тина – чтобы вновь и вновь перечитывать одну и ту же книгу.
По мере того как старшие дети подрастали, взрослые принялись потихоньку их обучать. Ясно было, что программу занятий применительно к новым условиям придется придумывать самим. Все сошлись на том, что детям нужно уметь читать и писать. Лана предложила обучать девочек рукоделию, а готовить они научатся, помогая на кухне Гуле. Михаил обещал объяснить им, как разбираться в лекарствах, Гарик взялся обучить чинить электроприборы и управляться с генератором. Рустам уже приглядывался и к оружию, но Михаил считал, что ему еще рановато – хотя, возможно, ошибался.
Первые разногласия наметились у Ирки с матерью – девочка никак не могла освоить вышивку, то укалываясь иглой, то теряя ее. Ланку почему-то это очень раздражало. Она по памяти рисовала обереги, которые следовало вышивать на одежде, и очень сердилась на Ирку за неловкость – думала, что та роняет иглы нарочно. У шестипалой Наташки тоже получалось не слишком хорошо, но она была хитрее – а может, Ланка не слишком обращала на нее внимание, считая, что со своей дочерью Тина как-нибудь сама разберется. Зато Наташкой был очень доволен Михаил – та, затаив дыхание, слушала его объяснения относительно действия того или иного лекарства и буквально схватывала все на лету, готова была часами, сосредоточенно хмуря лоб, разбирать написанные мелким шрифтом инструкции. И уже знала, что такое «противопоказания», хотя, конечно, многие медицинские термины представляли для нее пока китайскую грамоту. Но Ирка и таких успехов не делала, и врачу было досадно, что любимая дочь в чем-то уступает нелюбимой.
Что касается таких предметов, как история и география, взрослые старались дать представление о них детям в самых общих чертах, не уверенные, что им это пригодится. Литературу вообще почти отбросили за ненадобностью. Достаточно, чтобы дети могли прочесть инструкции к лекарствам и надписи на упаковках – зачем им знать, как боролся против угнетения крестьян Некрасов или описывал темное царство Островский? Да они бы и не поняли проблем, которые мучили людей в той, прежней жизни, у них здесь было свое темное царство. Хотя Ланка, как самая начитанная, настаивала на том, что если кто из детей захочет, должен иметь доступ к книгам. И Ирка вроде бы увлекалась чтением, даже задавала кучу вопросов, брал иной раз книги в руки и Максим. А вот остальные к литературе были более-менее равнодушны, разве что сказки в стихах пользовались успехом. Да и Джек Лондон пошел на ура – дети пытались даже разыгрывать в лицах его рассказы.
Когда Максиму стукнуло шесть, а Рустаму восемь, Михаил решил, что самое время вывести старших наружу – включая Ирку и Наташку. Правда, даже самые маленькие костюмы химзащиты были им чересчур велики, но кое-как удалось подогнать. Врач старался не думать о том, что костюмы эти прежде принадлежали умершим добытчикам. В конце концов все то, что они приносят сверху – это тоже вещи мертвецов. Но живым они нужнее.
К выходу готовились серьезно – вместе с Михаилом на поверхность отправлялся Гарик, попросилась и Тина, которой хотелось сопровождать дочь. Ланка же, к огорчению врача, пыталась всячески отговорить его от этой затеи, умоляла, даже плакала. Но увидев, что ее доводы не берут в расчет, замкнулась в мрачном молчании. «Ничего, – думал Михаил, – это у нее пройдет. Женские капризы. Ей надо просто сделать над собой усилие». В мелочах он был рад ей уступать, но считал, что в вопросах воспитания детей надо проявлять твердость.
– А зачем нам так одеваться? – капризничала Наташка, хотя и видела неоднократно, как собираются на выход взрослые.
– Надо, – отвечал Михаил, проверяя, хорошо ли подогнан Иркин противогаз. – Иначе воздух нас убьет.
Девочка притихла и покорно позволила облачить себя в большой не по росту костюм.
Снаружи была тихая и ясная весенняя ночь. Светил молодой месяц, тихо журчала вода. Деревья еще не покрылись листвой, и Михаил был рад этому – по крайней мере было видно, что творится вокруг. Он по старой памяти втянул в себя воздух, стараясь учуять запахи ночи, но вместо сырой свежести ощутил лишь запах затхлой резины. Как только они вышли, подбежал Мальчик. Ирка приглушенно взвизгнула, шарахнулась, забыв, что их предупреждали перед выходом о псах и велели стоять спокойно. Максим схватился за руку отца, и только один Рустам застыл на месте, пока собаки крутились вокруг, обнюхивая его.
Наташка, как зачарованная, сделала несколько шагов вперед и чуть не ушла к мосту через реку – мать вовремя остановила ее.
– Пока собаки нас охраняют, можно не бояться, – сказал Михаил, – но все равно, будьте внимательны.
Они немного прошли вдоль реки, потом он решил, что с детей хватит, и повел их обратно. Дома, когда с детей сняли химзу, они долго не могли успокоиться из-за обилия впечатлений, ошеломленные внезапным расширением границ своего мира. И засыпали старших вопросами:
– А наверху всегда так темно? – интересовалась Наташка, совсем забыв, что рассказывали ей про смену дня и ночи. – А почему собаки такие большие? А мы можем взять их сюда?
– Днем светло, но мы можем не выдержать этого света. Мы уже отвыкли от него, а вы вообще не знаете, что это такое, – устало отвечал Михаил. – Собак здесь держать мы не можем, им будет лучше на воле.
На самом деле у него перед глазами до сих пор стояла картина – бегущий Федор и распластавшийся в прыжке Мальчик.
– А куда течет река? И когда она вся вытечет? Когда в ней кончится вода? – спросила вдруг Ирка.
– Она уже несколько тысяч лет как минимум здесь течет, – улыбнулся Михаил. – И еще долго, наверное, будет течь. Даже когда нас уже не станет. Это же не чашка, чтобы вода из нее могла вытечь.
Он хотел рассказать о зарождении рек, но с ужасом понял, что абсолютно забыл, откуда в недрах земли берется вода. «Вот так поживешь вдали от цивилизации и одичаешь», – усмехнулся он про себя.
– А это большая река? – спросил Максим.