— Добрые? — спросил король.
— Да, сир, очень добрые. Я собрал три тысячи копейщиков.
Народ, узнав о подкреплении, которое привел им храбрый полководец, встретил эту новость одобрительными возгласами.
— Это весьма кстати, — ответил Карл, не желая смущать радость, которую слова Дюгеклена вызвали среди восхищенных людей.
Потом он тихо шепнул Дюгеклену:
— Увы, мессир, не было нужды набирать еще три тысячи копейщиков, лучше бы сократить их количество на шесть тысяч. Нам всегда будет хватать солдат, если мы будем знать, как их использовать.
И, взяв под руку славного рыцаря, очарованного подобной честью, король поднялся с ним по лестнице, прошел сквозь толпу горожан, придворных, стражников, рыцарей и женщин, которые, видя доброе согласие, установившееся между королем и полководцем — все возлагали на это согласие свои надежды, — кричали «ура» так громко, что потолки дрожали.
Карл V, приветствуя всех взмахом руки и улыбкой, провел бретонского рыцаря в большую галерею (она предназначалась для аудиенций), примыкавшую к его покоям. Толпа провожала их криками, которые были слышны даже тогда, когда король закрыл за собой дверь.
— Сир, с помощью Неба и любви этих славных людей, — начал Бертран, светясь радостью, — вы вернете себе все свое наследство, и я твердо уверен, что через два года удачной войны…
— Но чтобы вести войну, Бертран, нужна армия, необходимо много денег, а у нас их нет.
— Пустяки, сир! — воскликнул Бертран. — Обложив небольшой податью села…
— У нас больше их не осталось, мой друг, англичанин опустошил все, а наши славные союзники, отряды наемников, подобрали все, что пощадил англичанин.
— Сир, вы наложите подушную подать в один франк на духовенство, будете брать себе десятую часть церковной десятины: ведь церковь давно собирает с нас эту десятину.
— Для этого я и посылал вас к нашему святому отцу, папе Урбану Пятому, — ответил король. — Дает ли он нам разрешение на сбор этой мзды?
— О, совсем наоборот, он сетует на бедность духовенства и просит денег! — воскликнул Бертран.
— Вы прекрасно понимаете, мой друг, — с грустной улыбкой заметил король, — что здесь мы бессильны что-либо сделать.
— Да, сир, но он оказывает вам великую милость.
— Всякая милость, которая дорого обходится, Бертран, — заметил Карл V, — это не благодеяние для короля, чьи сундуки пусты.
— Сир, папа бесплатно дарует ее вам.
— Тогда говорите скорее, Бертран, что эта за милость.
— Сир, сейчас наемные отряды превратились в бич Франции, не правда ли?
— Ну, разумеется. А что, папа нашел способ избавиться от них?
— Нет, сир, это не в его власти. Но он отлучил наемников от церкви.
— Ах, какая жалость! Это окончательно нас доконает! — в отчаянии воскликнул король, тогда как Бертран, с торжествующим видом сообщивший эту новость, растерялся. — Из воров они превратятся в убийц, из волков станут тиграми; среди них, наверное, еще оставалось несколько человек, которые боялись Бога и сдерживали остальных. Теперь им нечего больше терять, и они не пощадят никого. Мы погибли, мой бедный Бертран!
Достойный рыцарь знал глубокую мудрость и проницательный ум короля. Дюгеклен обладал ценным качеством для человека, занимающего подчиненное положение: он уважал суждения, превосходящие его разумение; поэтому он задумался, и природный здравый смысл подсказал ему, что король все понял правильно.
— Верно, — согласился он, — они славно посмеются, узнав, что наш святой отец обошелся с ними как с христианами. Но зато с нами они станут обходиться как с магометанами и евреями.
— Ты прекрасно понимаешь, мой дорогой Бертран, в какое неприятное положение мы попали, — сказал король.
— Я, действительно, не подумал об этом, — признался рыцарь, — а еще полагал, будто сообщил вам добрую весть. Не угодно ли вам, чтобы я вернулся к папе и посоветовал ему не спешить?
— Спасибо, Бертран, — поблагодарил король.
— Простите меня, сир, — сказал Бертран. — Признаться, посол из меня плохой. Мое дело — вскочить в седло и мчаться в бой, когда вы приказываете мне: «На коня, Геклен, и вперед!» Но, сир, право слово, во всех вопросах, которые решаются не ударами меча, а росчерками пера, я плохой политик.
— И все-таки, если ты хочешь мне помочь, дорогой мой Бертран, еще ничего не потеряно, — успокоил его король.
— Почему, сир, вы спрашиваете, хочу ли я вам помочь?! — воскликнул Дюгеклен. — Я твердо знаю, что хочу. И отдаю вам все — мою руку, мой меч, всего себя!
— Но ты не сможешь меня понять, — вздохнул король.
— Ах, сир, видимо, это и так, — ответил рыцарь, — ибо голова у меня слегка твердовата, в чем, кстати, мне сильно повезло, ведь меня много раз по ней били, и, не сотвори ее природа такой прочной, не сидеть бы ей сегодня на моих плечах.
— Я не прав, говоря, что ты не сможешь меня понять, мой дорогой Бертран, мне следовало бы сказать, что ты не захочешь этого.
— Как это я не захочу? — удивился Бертран. — Разве я могу не захотеть того, чего желает мой король?
— Не горячись, мой дорогой Бертран. Ведь мы вообще хотим лишь того, что отвечает нашей природе, нашим привычкам и нашим склонностям, а то, о чем я хочу тебя просить, сначала покажется тебе необычным и даже странным.
— Говорите, сир, — попросил Дюгеклен.
— Бертран, ты ведь знаешь французскую историю? — спросил король.
— Не слишком хорошо, сир, — ответил Дюгеклен. — Знаю немного историю Бретани, потому что это моя родина.
— Но, надеюсь, ты слышал о тех великих поражениях, которые множество раз ставили французское королевство на край гибели.
— Конечно слышал, сир. Ваше величество хочет, вероятно, сказать, к примеру, о битве при Куртре, в которой погиб граф д'Артуа, о битве при Креси, откуда бежал король Филипп де Валуа, и, наконец, о битве при Пуатье, когда попал в плен король Иоанн.
— Так вот, Бертран, ты когда-нибудь задумывался, какие причины привели к поражению в этих сражениях? — спросил король.
— Нет, сир, я стараюсь думать как можно меньше, меня это утомляет.
— Да, я понимаю тебя. А я задумался и нашел их причину.
— Правда?
— Да, и сейчас открою ее тебе.
— Слушаю вас, сир.
— Ты обращал внимание, что, едва французы вступают в сражение, они — в отличие от фламандцев, которые прикрываются копьями, или англичан, которые прячутся за кольями, — вместо того чтобы использовать свое преимущество, когда наступает благоприятный для них момент, кучей, наперегонки бросаются в атаку, забывая о позиции? У всех лишь одна забота — первым домчаться до врага и нанести ему самый эффектный удар. Этим объясняется отсутствие единства, ведь никто никому не подчиняется, каждый действует как ему вздумается,, слушает лишь тот голос, что кричит: «Вперед!» По этой причине фламандцы и англичане, люди серьезные и дисциплинированные, которые подчиняются приказам одного командующего, наносят удар своевременно и почти всегда разбивают нас.