Горлов тупик - читать онлайн книгу. Автор: Полина Дашкова cтр.№ 111

– Сынок, ты че, правда, че ли, сожительствуешь с этой, с Голубевой Шуркой?

Влад напрягся. Он велел Шуре молчать, да и не могла она проболтаться. Во-первых, некому, во-вторых вообще не болтлива. И старуха Голубева наверняка молчала, с соседями не делилась.

– Валерка, Никитича внук, видел вас вместе в кино. – Мать обиженно шмыгнула носом и вытерла уголком платка сухой любопытный глаз.

Влад выругался и процедил сквозь зубы:

– Обознался твой Валерка. Мне по киношкам шляться некогда и сожительствовать некогда, на работе запарка, поспать-поесть не успеваю.

– Че, нету бабы у тебя, че ли? – мать прищурилась. – Ты молодой, здоровый, как же без бабы-то?

– Постоянной нет, так, от случая к случаю, разные.

– Точно не Шурка?

– Точно, мам, точно, не волнуйся, тебе врать не стану.

– Уф-ф, прям от сердца отлегло, слаф-те-хос-спади! – Она размашисто перекрестилась. – Валерке-то я сразу сказала, мол, быть не может, обознался ты. А сама переживаю, прям не могу: вдруг правда? Ну, думаю, тогда беда, и до моего сыночка добрались эти изверги рода человеческого.

– Что ты имеешь в виду?

– Да то самое! – Мать понизила голос: – Старуха-то Голубева из них, из жидов, а Шурка ведьма! Вот третьего дня…

– Погоди, – перебил Влад, – давай-ка по порядку. Откуда информация про национальность Голубевой?

– От верблюда! Если говорю, стал-быть, знаю!

– Мам, я серьезно спрашиваю – откуда?

– Сердцем чую! Ты на рожу ее посмотри внимательней, типичная жидовка! А Шурка точно ведьма! На вид прям куколка, конфетка, такие вот они и есть самые опасные! Приворожит, заморочит, и сам не заметишь, как всю силу твою мужскую из тебя вытянет.

– Ну, мне это точно не грозит. – Влад жестко усмехнулся.

– Да хос-спади-помилуй, тьфу-тьфу-тьфу, – мать постучала по комоду, – я ж не про тебя, сынок, я так, для примеру, на всякий случай.

Дядя Валентин тем временем сидел в одиночестве за столом, потихоньку наливал себе водочку, закусывал пайковой копченой колбасой, к разговору не прислушивался и вдруг встрепенулся, поднял вверх палец, изрек:

– Ты матери верь, материнское сердце вещее! Это на службе ты майор и начальник, а для матери как был дитем, так и остался. – Он рыгнул. – Тонь, ты ему про бок-то расскажи!

– Расскажу, если перебивать не будешь, – добродушно огрызнулась на него мать.

– Про какой бок? – спросил Влад.

– Да про мой, правый. – Она вздохнула, жалобно покряхтела. – Значит, иду по колидору, третьего дня, навстречу Шурка, прям барыня-королевна, платье шелковое, сережки драгоценные сверкают, глядит на меня, лыбится: «Здрас-сти, Антонина Ефремовна, как ваши дела? Как здоровье?». Ну, я ей культурно отвечаю: «Спасибочки, не жалуюсь». Только до комнаты дошла, чувствую – в боку закололо, аж скрючило, дыхнуть не могу. Ну, думаю, беда, наколдовала ведьма, сглазила! И, главное дело, в полуклинику-то теперь не сунешься, там жиды только и ждут, чтоб русского человека до смерти залечить!

Дядя опять встрял:

– На прошлой неделе в полуклинике взяли младенца, под видом лечения кровь из него выпустили и в мацу свою намешали. В аптеке все отравленное продают, даже вату ядом прыскают!

Влад вдруг вспомнил, как в целях обработки Вовси жаловался на вымышленную болезнь матери, и мрачно спросил:

– Мам, бок прошел?

– Слаф-те-хос-спади, рассолу капустного попила, полежала, и отпустило. Да ты не тревожься, сынок, наша порода крепкая. Ты вот скажи, скоро их, наконец, выселять из Москвы начнут?

– Скоро, мам, теперь уж скоро. – Влад приобнял ее и тихо добавил: – Гляди, не болтай.

– Сынок, я ж только с тобой, по секрету. Чай, не дура, понимаю, – она прижалась щекой к его плечу, – ты уж там похлопочи, чтоб комнату нам не прозевать, когда этих двух жидовок выселят, а то желающих-то много.

* * *

Юре нравилась дорога, соединявшая платформу Куприяновка с поселком Раздольное, особенно та ее часть, где бетонка пересекала березовую рощу. Даже в лучшие их с Верой времена визиты к родственникам на дачу почему-то оставляли неприятное чувство, но стоило войти в рощу, сразу отпускало. Просто шагай себе, дыши, любуйся пейзажем, весной и летом слушай птичий щебет, осенью – сухой шелест огненных и золотых листьев, зимой – тишину и сонный скрип березовых стволов.

Этот путь он проходил в одиночестве, иногда с Глебом. Вера, как большинство обитателей элитных поселков, на дачу и с дачи ездила только на машине. Передвигаться общественным транспортом, электричкой, пешком в их тесном мирке было не принято.

Сейчас, поздним январским вечером казалось, безлюдная дорога и березовая роща живут сами по себе, вне времени и пространства. Снег кончился, небо расчистилось. Юра иногда останавливался, задирал голову, придерживая шапку, смотрел на звезды и опять возвращался в лето пятьдесят седьмого.

Накануне закрытия фестиваля его неожиданно вызвали на Кузнецкий. Там обитал в аскетически-строгом кабинете кадровик Типун Карп Афанасьевич, мягонький, кругленький, бело-розовый, как зефир. Густые седые волосы всегда идеально подстрижены и уложены. Курсанты шепотом злословили: наверняка на ночь натягивает на свою шевелюру специальную сеточку и пользуется синькой для поддержания сверкающей белизны.

Юра увидел его впервые на похоронах отца. Позже узнал, что кадровик большой любитель посещать похороны, независимо от того, какие отношения были у него с покойным. Каждому курсанту, у которого погиб отец, он рассказывал одинаковые сказки про крепкую многолетнюю дружбу с отцом, иногда даже слезу пускал.

На собеседованиях Типун обращался к Юре «сынок» и повторял, что в память о «дорогом друге Глебушке» намерен пристально, по-отцовски, следить за его учебой и службой.

«Глебушкой» отца никто никогда не называл, он терпеть не мог уменьшительно-ласкательные суффиксы.

Одиннадцатого августа пятьдесят седьмого Типун встретил Юру чуть не с распростертыми объятиями, долго тряс руку, усадил, предложил чайку. Дальше – несколько минут задушевного трепа ни о чем, шутки-прибаутки, дежурный анекдот про воробья в навозе, и вдруг будто удар под дых:

– Ну че, сынок, как успехи с жидовочкой-то?

В первое мгновение Юре показалось, что он ослышался, и лишь когда Типун выложил перед ним дюжину фотографий, ощутил силу удара. На фотографиях он и Надя шли под руку, стояли в толпе, разговаривали, смеялись, целовались.

– Охмурил ты ее грамотно, молодец. – Кадровик быстрым движением сгреб снимки, оскалил стальные зубы. – Интересненькое че нарыл?