Становление иранской регулярной армии в 1879—1921 гг. - читать онлайн книгу. Автор: Ольга Красняк cтр.№ 24

Однако нелестные, подчас комичные оценки боеспособности персидской армии никоим образом не относились к личным качествам сарбазов как воинам. О персидском солдате знатоки дела отзывались с величайшей похвалой: «Он прекрасно сложен, ловок, терпелив и вынослив; воздержание в пище — одна из его добродетелей, находчивость и наблюдательность часто поражали европейцев Персидский солдат обладал ценными для пехотинца качествами: он легко переносил всевозможные лишения, продолжительные переходы и не поддавался усталости. И, несмотря на все это, персидская армия всех времен так же легко обращалась в бегство, иногда даже перед самым ничтожным греческим или арабским полком, как и храбро сражалась» ^[278]. По неоспоримому мнению русских офицеров, персидская регулярная армия комплектовалась прекрасными рекрутами, из которых при способных офицерах и небольших усилиях со стороны администрации можно было бы создать за короткое время отличные войска. Всякая попытка приступить к основательной организации вооруженных сил парализовывалась отсутствием организации отбывания воинской повинности, бессилием центрального правительства в Тегеране по отношению к самостоятельности различных провинций и, наконец, хроническим недостатком денежных средств.

Если говорить об отношении войск и власти, то отчетливо было видно, что преданность шаху не только сарбазов, но и голямов была более чем сомнительной: им было безразлично, кто сидел на престоле и существовал ли такой вообще.

В. А. Косоговский в своем секретном донесении в Генеральный Штаб в 1897 г. сообщает о сборе пехотного лагеря, инициированного персидским военным министром Фарман-Фармой. Донесение позволяет наглядно представить степень боеспособности и боеготовности регулярной армии. Пехотный лагерь, собранный впервые после многих лет, разбили в 8–9 верстах от Тегерана. Место, выбранное для лагеря, было неровным, каменистым, и, учитывая время проведения мероприятия — август, находилось на самом солнцепеке Вода, проведенная к лагерю, была мутной и грязной. Сарбазы помещались в палатках, размещаясь прямо на земле ^[279]. В лагере находилось всего лишь 3 фоуджа, остальные войска были стянуты лишь ко дню шахского смотра (7 августа 1897 г.). Фарман-Фарма хотел стянуть в лагерь весь Тегеранский гарнизон, но сарбазы наотрез отказались идти в лагерь до тех пор, пока им персидское правительство не выплатит задолженность. Упомянутые фоуджи Фарман-Фарма заставил придти, прибегая к следующим уловкам: фоудж Харагани прибыл потому, что его командиром был адъютант начальника Главного Штаба Баши-Везир-Низам. Фоудж Фарагани пришел потому, что командиром его являлся сын друга Фарман-Фармы. Фоудж Ардебиль-Мяшкин прибыл из Ардебиля в Тегеран, и ему было сравнительно легче подняться из города в лагерь, чем другим фоуджам, окончательно обосновавшимися в Тегеране ^[280]. Однако и этот фоудж был привлечен в лагерь хитростью военного министра: фоудж Ардебиль был назначен в составе гарнизона города Кермана, Фарман-Фарма предложил на выбор — или перемещаться в Керман в августе по невыносимому зною раскаленных пустынь, или же идти осенью, когда будет прохладно, но за это отбыть в лагерь. Ардебильцы предпочли последнее. Даже конница голямов не пожелала выйти из города в лагерь, в связи с неуплатой содержания и недостатком снаряжения, но все же была выведена из Тегерана лишь накануне шахского смотра.

Самыми упорными оказались артиллеристы, подстрекаемые самим начальником артиллерии сардаром Амин- Низам-Амир Топхане, имевшим личные счеты с Фарман-Фармой. Артиллеристы категорически потребовали выплаты всей задолженности, в том числе и су точных — «джире», никакие уговоры и торги военного министра не подействовали ^[281].

В лагере не было организовано централизованного питания, сарбазы, получая суточных 5 шаи (0,5 копеек) в день, да и то нерегулярно, жили впроголодь, питались преимущественно фруктами и зеленью. При этом утром и вечером, по 8 часов в сутки, персидские офицеры проводили занятия, заставляя полубосых сарбазов, в зимних мундирах, ввиду отсутствия летней формы, маршировать по камням. Сложились такая ситуация, при которой сарбазы не только не получали причитавшегося им жалования, но и не имели возможности заработать себе на пропитание.

Результат подобного отношения был более чем очевиден: массовые болезни сарбазов, без получения какой бы то ни было медицинской помощи, и в итоге повальная лихорадка, которая спровоцировала распространение эпидемии брюшного тифа, о котором ни шах, ни посетители европейцы не подозревали ^[282]. Плюс ко всему холодные ночи, следовавшие за знойными днями, уносили из сарбазского лагеря не менее трех человек в день. При этом хоронили умерших солдат в окрестностях лагеря, не соблюдая мер предосторожности.

Накануне и в день смотра, к лагерю начали стягиваться длинной, нестройной вереницей сарбазы из Тегеранского гарнизона. Не только офицеры, но и многие командиры частей, приезжали и уезжали на ослах и мулах, сидя, как иронически подметил Косоговский, по чинам в 1, 2 и даже 3 класса, т. е. по одному, по двое и по трое на одном животном ^[283]. Заметим, что животные для горной артиллерии «топхане-кухестани», были наняты лишь на время смотра, прямо на базаре у погонщиков вьючных животных. Во время самого смотра шаху был продемонстрирован церемониальный марш, который, по замечанию Косоговского, не выдерживал никакой критики. После этого Фарман-Фарма представил шаху в качестве новинки гимнастические упражнения, которые включали в себя следующие упражнения (передается язык и стиль оригинала. — O. K.): «лазания по шатающимся столбам; прыжки через деревянную кобылу, на которую, за неимением подъемных приспособлений, клали по 4 сарбаза, прыгали также через верблюда; неумелое фехтование на ружьях; перемещение на ходулях; живые пирамиды из 15–20 человек» ^[284]. Важно заметить, что среди гимнастов сарбазов не было, это были переодетые воспитанники военного училища. Итак, данный пехотный лагерь олицетворял собой общее состояние не только регулярной армии, но и всей государственной структуры Ирана. Заметим, что выделенная часть денег для смотра, на 9/10 была присвоена Фарман-Фармой и, естественно, не дошла до назначения. В результате, шах отстранил Фарман-Фарму от должности военного министра ^[285].

Таким образом, в персидской регулярной армии повсюду была видна беспорядочность: при комплектовании, в обеспечении оружием, обмундированием и снаряжением, в службе, назначении на должности, в учреждениях и в администрации. При данных условиях невозможно было требовать, чтобы поведение войск не являлось таковым. Понимая и предвидя последствия данной ситуации Наср-эд-Дин шах в 1879 г. выразил желание и предпринял попытки к преобразованию персидской армии ^[286]. На аудиенции, данной шахом высшим сановникам государства, был приглашен инструктор казачьей бригады А. Домантович. Шах признавал недостатки в управлении всем государством, в том числе и о полном разладе, существовавшем в войсках. «Всеми иностранцами признается, — говорил он, — нами же в особенности, отсталость Персии как в гражданской, так и военной жизни, отсутствие определенных правил, законов, устанавливающих всякие служебные отношения, есть существенная причина этого. Поэтому имеется крайняя необходимость заняться приведением всего в порядок, созданием кодекса, определяющего действия на всякий случай. Но сразу переделать все нельзя, а потому, оставляя пока в стороне гражданскую часть, приказываю назначенной комиссии сановников разработать все вопросы, касающиеся армии, и выработать основы для организации ее, определить точные правила для всякого рода деятельности, всех ее чинов, начиная с военного министра и до рядового. Одним словом, все это необходимо для издания полного военного кодекса» ^[287]. Организационной комиссии было назначено собираться для заседаний 3 раза в неделю по 6 часов в день. На первом же заседании ее члены продемонстрировали непонимание целей, которые шах выдвинул в своей речи. Введенные в заблуждение названием «военного кодекса» и придавая узкое значение этому слову, персидские государственные деятели — члены комиссии думали сначала приступить к системе наказаний за служебные упущения. Затем в комиссии произошло осознание того, что наказывать служащих можно лишь тогда, когда им платят за службу. После этого комиссия перешла к определению денежных окладов разным военным чинам. Таким образом, увлекаясь несущественными деталями, прошли, по наблюдению А. Домантовича, 2–3 заседания. На одном из заседаний председатель комиссии выразил желание, чтобы русский офицер высказал свое мнение о предмете деятельности комиссии ^[288]. Мнение Домантовича было подано, получило всеобщее одобрение и представлено шаху, наряду с протоколами заседания комиссии. Следствием этого явился дестехат (собственноручное письмо шаха), круто повернувшее в другую сторону работу комиссии. Дестехат начинался словами: «Рапорт полковника Домантовича читал, перечитывал; заслуживает полного одобрения, очень хорошо и верно пишет… из протоколов же, представленных комиссией я ничего не понял и вижу, что она пошла по совершенно ложной дороге». Затем шах указал комиссии заняться решением основных вопросов, обратив первоначальное внимание на систему набора войск, срока службы и др.