Виртуальная история: альтернативы и предположения - читать онлайн книгу. Автор: Ниал Фергюсон cтр.№ 87

Страница

Что заставило Грея отойти от тактики заграничных союзов, которой пользовались его предшественники, и взять на себя более или менее определенное “континентальное обязательство” перед Францией? Традиционно на этот вопрос отвечают, что в Лондоне стали считать германскую политику “места под солнцем” растущей угрозой британским интересам в Африке, Азии и на Ближнем Востоке, а также – что важнее – что строительство германского флота бросало серьезный вызов безопасности Британии. И все же при ближайшем рассмотрении ни колониальные, ни военно-морские вопросы не вели к неизбежному англо-германскому столкновению до 1914 г. Впоследствии Черчилль сказал: “Мы не были врагами германской колониальной экспансии” ^[653]. Между Британией и Германией было даже почти достигнуто соглашение, которое открыло бы путь к повышению германского влияния в бывших португальских колониях южной Африки ^[654]. Сам Грей в 1911 г. сказал, что “не слишком важно [было], кто станет нашим соседом в Африке – Германия или Франция”. Он стремился “как можно скорее” организовать “раздел” “покинутых” португальских колоний “в прогерманском духе” ^[655]. Публичное соглашение не было заключено лишь из-за нежелания чиновников во всеуслышание отказаться от обязательств перед Португалией, которые Британия приняла на себя тринадцатью годами ранее, но участвующие в процессе немецкие банки (в частности, M. M. Warburg & Co) явно считали это обычной формальностью ^[656]. Даже там, где Грей склонялся поставить на первое место французские интересы, например в Марокко, Германия тоже не оказалась в тупике. В 1906 г. Грей готов был рассмотреть возможность передачи Германии угольного порта на атлантическом побережье страны ^[657]. Правительство действительно заняло агрессивную позицию после агадирского кризиса и недвусмысленно предупредило Берлин, что не потерпит, чтобы с Британией обращались так, “словно она не имеет никакого веса на международной арене”. Однако даже Асквиту пришлось признать, что франко-германское соглашение о разделе территории и сфер влияния в небританской Африке его не касалось. Как бы то ни было, после агадирского кризиса немецкое правительство пошло на попятную, а когда немцы обратили внимание на Турцию, Грею оказалось гораздо сложнее занять антигерманскую позицию, не играя на руку русским по вопросу о проливах ^[658]. Грей был доволен поведением немцев в период Балканских войн 1912–1913 гг. и не слишком переживал из-за инцидента с Лиманом фон Сандерсом (когда немецкий генерал был неожиданно назначен старшим инструктором турецкой армии). Отношения стали еще лучше после примирительного ответа Германии на британские опасения относительно Багдадской железной дороги ^[659]. В этом свете в октябре 1913 г. Frankfurter Zeitung вполне обоснованно заявила о “сближении” Британии и Германии и “конце бесплодных лет взаимного недоверия” ^[660]. Еще 27 июня 1914 г. – накануне сараевского убийства – в МИД полагали, что правительство Германии “настроено мирно и… стремится поддерживать с Англией добрые отношения”. Даже 23 июля Ллойд Джордж заявил о том, что англо-германские отношения стали “гораздо лучше”, чем они были “несколько лет назад” ^[661].

Подобным образом, ошибочно считать военно-морскую гонку “причиной” первой мировой войны. Обе стороны приводили серьезные аргументы в пользу военно-морского соглашения. Оба правительства считали весьма обременительными политические последствия повышения расходов на содержание флота. Либералы пришли к власти с обещанием урезать расходы на вооружение и не могли легко склонить своих рядовых членов и радикальную прессу к поддержке повышения морского бюджета. В то же время повышение оборонных расходов существенно затруднило финансирование более прогрессивной социальной политики. Правительство Германии оказалось даже под большим фискальным гнетом: из-за роста оборонных расходов федеральная система Рейха трещала по швам, что грозило лишить правительство традиционной поддержки консерваторов и укрепить основу требования социал-демократов о введении более прогрессивного налогообложения на национальном уровне ^[662]. Так почему же соглашение так и не заключили? Возможность возникала не раз: в декабре 1907 г. немцы предложили Британии и Франции подписать конвенцию о Северном море, в феврале 1908 г. кайзер однозначно заявил, что Германия не намерена “бросать вызов британскому морскому превосходству”, шесть месяцев спустя он встретился в Кронберге с постоянным заместителем министра иностранных дел сэром Чарльзом Хардинджем, в марте 1911 г. кайзер призвал к “морскому соглашению, направленному на ограничение морских расходов” и в феврале 1912 г., когда Холдейн посетил Берлин, якобы “по делам университетского комитета”, но на самом деле чтобы обсудить возможность заключить соглашение по морским и колониальным вопросам, включающее в себя обязательство о ненападении, с Бетманом-Гольвегом, Тирпицем и кайзером ^[663]. Традиционно считается, что немцы отказались идти на уступки. Вину за это возлагают в основном на Тирпица и кайзера, которые, как считается, загубили миссию Холдейна, объявив о новом повышении военных расходов накануне его прибытия. Кроме того, есть мнение, что немцы согласились бы обсуждать морские вопросы, только если бы Британия недвусмысленно пообещала сохранять нейтралитет в случае франко-германской войны ^[664]. И все же это лишь половина истории. Асквит впоследствии утверждал, что немецкие представления о нейтралитете “не позволили бы нам прийти на помощь Франции, если бы Германия атаковала ее под любым предлогом”. Фактически в предложенном Бетманом-Гольвегом варианте соглашения значилось:

Страница