Хмурь - читать онлайн книгу. Автор: Ирина Лазаренко cтр.№ 15

Тем более тут даже нет земледержца, каждый кусок земли – сам по себе, под рукой того, у кого хватило сил и храбрости, чтобы его откусить. Получается, канцелярия Полесья сообщается с кем-то из местных, у кого под рукой ходит пара поселений и кусок трясины… что, опять же, мелко и недостойно. Не могу представить, как полесский канцелярский управитель в своей негнущейся одежде и с глазами-шилами пытается о чем-то уговориться с теми, кто живет на этой чахлой земле.

Ничего больше не может быть ему нужно от Болотья, забытого людьми и варками, где не растят и не добывают ничего ценного.

Спим мы плохо: очень уж всё вокруг тревожное, кажется, что со всех сторон на нас смотрят сотни чужих сердитых глаз. Вдобавок у большой луны, Пса, выдалось полнолуние, и он как нарочно освещает ярко-желтым светом место нашего привала. Маленькая луна Муха тоже наблюдает за нами, подмигивая белым глазом.

С места мы снимаемся на рассвете, когда луны еще немного видны над головами. Проезжая отмеченное на карте селение, понимаем, почему нам велели ночевать в овражке: селение заброшено. Верно, давно, еще с войны. Серые дырявые крыши угловато торчат среди кривеньких деревьев, покосившиеся домишки частично уже погрузились в болото. Сгнившие изгороди, поросшие мхом дорожки, колченогие остатки столов с побитой посудой, туманные силуэты, парящие между домов…

Я зажмуриваюсь. На миг мне кажется, что я на Хмурой стороне.

Призраки поворачивают головы на звук. У них нет глаз, ртов, пальцев, они – серо-зеленая дымка, морок, дурной сон. Мне кажется, если бы у них были глаза, они все смотрели бы на Кривого. Нас с Гномом они словно не замечают.

– Что это такое? – шепотом спрашиваю я.

– Я не знаю, – тихо говорит Гном, – но я уже видел такое. Одни болотцы говорят, это духи жилья, другие – что это духи предков тех, кто тут жил. Поселок умер, люди разбежались, болото поедает землю и выгоняет предков из праха, а воздух над ним такой тяжелый, что духи не могут по нему уйти в другие места.

– Почему они смотрят на меня? – нервничает Кривой. – На вас почему не смотрят?

– Нас они не чуют, – просто говорит Гном. – Нас не хранят никакие духи.

Туманные головы поворачиваются вслед за Кривым, и тот пинает лошадь по бокам, громко шепча: «Мрак раздери, мне ж тут еще возвращаться…», а потом добавляет что-то неразборчивое.

Осиротевшие духи так на нас подействовали, что мы едва не сбились с пути, набросив хороший крюк, и вернувшись на нужную дорогу только к полудню. А ближе к закату услышали наконец впереди звуки человеческого жилья.

* * *

Мы шагом едем по длинной узкой улице, мимо хлипких скрипучих домов и маленьких подворий, не обнесенных заборами. Повсюду у дверей валяется скудная утварь, под многими окнами выложены камнями кострища. Пахнет крупяной похлебкой. Где-то визжат играющие дети, и в сыром воздухе их голоса кажутся зловещими.

Неподалеку от большого дома, к которому выводит дорога, вытоптана в земле поляна. Там сидят женщины, помешивают что-то в глиняных мисках. Они худые и маленькие, как болотные духи. На их лицах – сосредоточенное и торжественное выражение, словно тут совершается некое таинство. Впечатление портит оборванный вид женщин, их застиранные-заштопанные платья, грязные босые ноги, въевшаяся пыль на шеях и лицах.

Они все простоволосые. Женщины в Полесье никогда бы не вышли из дому с непокрытой головой, такое пристало разве что девицам в дни гуляний.

Дикарки бесстыдные. Я отворачиваюсь. Под ногами наших коней путаются тощие черные куры, такие мелкие, что вначале я принял их за галок.

Кривой поглядывает по сторонам так пришибленно и виновато, словно наладился что-то стибрить. Что можно взять у болотников – ума не приложу. Глиняную посуду и бабу лохматую?

– Чего? – спрашиваю я, думая, что Кривой не ответит, и он не отвечает.

Женщины на нас не глядят. Кажется, даже если б Гном всей своей полуварочьей статью ворвался на лошади прямо в круг, где женщины возятся с посудой, и тогда бы они продолжили очень внимательно разглядывать свои миски и переговариваться друг с другом – о чем-то явственно пустом, но дающим повод считать себя очень занятыми. Настолько занятыми, чтобы не замечать чужаков. Даже полуварку, на которого таращатся все и всегда.

А вот другие болотники на нас смотрят. Детские голоса понемногу стихают, ребятня стайками вытягивается из-за скрипучих домов. Они пялятся на нас так восторженно и недоверчиво, словно мы едем по поселку голышом. Следом за нами по улице идут мужики. Я спиной чую их тяжелые, выжидающие взгляды.

Зря мы так нахально поехали к большому дому. Нужно было остановиться, поздороваться с местными. Но Гном сказал – нет, чужакам нужно сразу идти говорить с вожаком, иначе только хуже будет.

Однажды в обители, когда выучней вели купаться к реке, меня цапнул за ногу ящер-прыгун. И потом долго таскался за нами, держась на безопасном расстоянии. Птаха тогда съязвила: «Ящер в Накера влюбился, почуял родную змейскую душу!». А Оса, учившая нас звероведенью, назвала Птаху беспамятной дурой, потому как прыгуны – ядовитые хищники, и ящер ходил за мной в ожидании, когда я сдохну от укуса. К великой его печали, мне даже не поплохело, я только почесался немного – яд был слишком слабым для человека.

Почему я вспоминаю про это теперь, когда мы едем по Болотью во влажной серой дымке, под тяжелыми, выжидающими взглядами мужчин?

Останавливаемся у большого дома. Гном колотит в било: «Бом-м, бом-м!», а я задираю голову и рассматриваю это темно-серое бревенчатое безобразие, украшенное узорчато сложенными ветками, пучками сухих трав и вязками маленьких перчиков.

«Бом-м, бом-м!»

Звенит в ушах, восторженно пищат детишки, начинают громче переговариваться женщины, и мне вдруг кажется, что сейчас они набросятся на нас со всех сторон – и мужики, и бабы, и детвора, и даже глиняная посуда, и всех нас замотает в тугой кокон этим звонким «бом-бомом», и пойдет плясать по болотам гигантское веретено, разбрызгивая красную глину, выхватывая спавших в земле жуков, пугая куликов и зубастиков.

«Бом-м, бом-м!»

Плывут перед глазами вязки красных перчиков и узоры из веток, серая дощатая голова большого дома наклоняется ко мне и дружелюбно принюхивается, трепеща дракошковыми вибриссами, подмигивает закрытыми ставнями, открывает в хохоте щербатый рот двери и облизывает порог тощим языком. В руках язык держит длинный кувшин, из кувшина валит синий дым.

Гном прекращает колотить в било. Тощий мужик с кувшином остается стоять на пороге большого дома. Я трясу головой.

– Шт-вм-нд, – доносится до меня сквозь еще звучащий в ушах «бом-м», а следом я слышу ответ Кривого.

Слышу четко, но ничего не понимаю, не узнаю слов, они потеряли смысл.

– Хма-ар-ри? – режет уши голос тощего мужика.

«Бом-м» становится тише, голоса людей тонкими колючками взрезают воздух и застревают в нем длинными каплями. Какой-то ребенок ликующе и пронзительно визжит. Я зажмуриваюсь, но от этого меня тут же начинает мутить.