Хмурь - читать онлайн книгу. Автор: Ирина Лазаренко cтр.№ 11

При этом мы с другими выучнями были нужны друг другу: они хотели знать, что есть мир за стенами обители, а я мог рассказать об этом.

Думаю, они предпочли бы получать знания откуда угодно еще: из книг, от назидаторов или от говорящего чучела совы, только не от меня, – но книг в обители не было, да и грамоте мы были едва научены, на занятиях тогда мало времени уделялось внешнему миру, а детское любопытство было слишком жадным, чтобы ждать. Потому всех их тянуло ко мне, хотя они едва меня терпели. А я всякий раз хотел послать их во мрак, но не мог: только проговаривая вслух свои воспоминания, я чувствовал, что они становятся настоящими.

Свободного времени у нас почти не было, дни были наполнены занятиями, уходом за живностью и огородами, которые кормили всю ораву выучней, два десятка назидаторов и немногочисленную обслугу. Но вечерами прочие выучни тихонько собирались вокруг моей койки и подолгу слушали истории, почти не перебивая и стараясь дышать потише. Они не торопили меня, когда я надолго умолкал, и не сердились, если не мог дать ответов на все вопросы.

Когда новый день рассеивал вечернее волшебство, они снова чутко ловили мои промахи на занятиях, злорадствовали над неудачами, почти никогда не играли со мной в камчётки и были счастливы, когда мне случалось получать трепку. Но через день или два всё равно шли ко мне с вопросами и за историями и даже извинялись за свои насмешки. Ведь никто другой не рассказывал им так много, как я.

К примеру, всякий выучень знал, что почти двадцать лет назад самый главный Чародей умер, и откуда-то стало известно, о куче малопонятных предвещаний, оставленных им: о трудных временах, о долгой крови, которая пропитает все земли, про соединителя земель, перед которым все должны склониться, чтобы избежать еще более страшных времен. Тело Чародея еще не остыло, а чароплёты, его ученики, уже начали драться между собой, споря, кто тут больше подходит на роль соединителя земель и перед кем тут надо склоняться. Спорили они с яростью и страстью, рождающей сомнения: действительно ли предвещания Чародея были, или чароплёты их придумали на ходу? Ведь притязания их, подкрепленные пророчеством, выглядели довольно основательно: чароплёты занимали многие важные посты во всех землях, от Загорья до самых Порожек, во многом определяя отношения между землями, вопросы торговли и другие важности, так что многие из них и впрямь могли бы стать великими и главными. Только не стали, потому как поубивали друг друга.

Разумеется, как только чароплёты забросили торговлю с дипломатией и принялись собачиться насмерть, всё в наших землях зашаталось, посыпалось и поползло в разные стороны, да так, что уже ничего не получалось собрать обратно. Пока чароплёты убивали друг друга, на расползающихся лоскутах земли появились всякие люди, считающие, что из них тоже могут получиться соединители земель – пусть не всех, какие есть, но вот хотя бы от забора до забора. Само собою, каждый из них точно знал, как теперь нужно жить остальным, а остальные знали что-то совсем иное, потому люди тоже стали драться между собою с запалом не хуже чароплётского.

За следующие десять лет все немногочисленные чароплёты и тысячи людей в Загорье, Полесье, Болотье, Порожках сгорели в пламени межусобных войн.

Это выучни усваивали на занятиях. Но они не знали, что с тех пор при варках не стоит упоминать о самострелах. Что теперь жителей всех земель, от гор до озера, объединяет ненависть в отношении энтайцев, к которым до войны отношение было презрительно-снисходительным. Что после войны образовалось много семей, где на одного мужчину приходится две-три жены. Что в разных землях теперь живут спятившие молодые женщины, у которых есть явственно ненормальные дети, и что нет ничего смешного в поведении этих женщин, если они вдруг начинают вести себя как маленькие девочки.

Я знал много разных вещей, о которых назидаторы не успевали или не считали нужным говорить. И с годами вспоминал всё больше, и рассказывал о всяких обычных вещах, которых нельзя было узнать в стенах обители.

Но чем больше я вспоминал, тем большего и не помнил. Нас, будущих хмурей, купили в Загорье у бедных людей, которые не могли кормить всех своих детей. И у тех, кто приютил сирот по доброте душевной, а потом маялся этим. Но допускало ли Загорье торговлю людьми? Я не помнил. Какие отношения были у Загорья с Полесьем в те годы? Я не мог сказать. Постепенно я вспоминал множество событий из прошлой жизни, всякие разговоры с бабушкой и дедом, приключения, лица моих тогдашних приятелей – но при этом не помнил никаких имен, даже собственного. Я и не знал, было ли у меня тогда иное имя. Я помнил последние слова, которые услышал от деда: «Вот они и пришли за тобой» и знал, что потом дед добавил что-то еще – но никак не мог вспомнить, что именно, хотя мне казалось, что это очень-очень важно.

Я знал, что бабушка и дед были уже старыми. Наверное, им тяжело стало заботиться обо мне. Я очень старался понять их выбор и не обижаться – но все равно не понимал, почему они продали меня. Ведь мне было уже одиннадцать, я многое умел делать и сам начинал заботиться о них – неужто обязательно было меня отдавать?..

Я помнил свой настоящий дом, и этого другие выучни мне не могли простить. Обитель никогда не пыталась стать для нас новым домом: наставники просто держали нас, как скотину в загонах, и лепили то, чем мы должны стать.

Мы знали: если выживем, то всюду будем нужны с нашим редким и важным ремеслом, мы никогда не будем голодать, и никто не посмеет поднять на нас руку. Мы понимали, что нам повезло куда больше, чем другим сиротам, которые остались в разрушенных войной краях. И мы даже были благодарны наставникам: да, они были требовательны, жестоки и бессердечны, но они могли взять любого ребенка с улицы и вырастить из него хмуря. А они зачем-то поехали аж в Загорье и купили нас. Выбрали нас.

В конце четвертого года обучения наставники стали вывозить группки выучней на проживание в поселенья и города, и многие из моих знаний перестали быть особенными. Постепенно другие выучни утратили привычку приходить ко мне за историями. И начали относиться немного терпимее. Но всё равно мы недолюбливали друг друга, и я в этой новой жизни так и не научился свободно общаться с людьми, которые меня окружали.

Только с одним из выучней я сошелся накоротке – насколько вообще был на это способен.

Гном выглядит так, словно его выплюнул медведь. Птаха аппетитна и свежа, как зеленое яблоко. Дубина щербато ухмыляется, вызывая желание врезать ему по лицу. Остальные кучкуются у окна, режутся в камчётки и ржут. Стучит отполированная кость: чёт-нечет. Цокают круглые камешки в лунках: три, пять, стоп, забрал. Старшие наставники стоят поодаль. Всё как всегда.

– Да это ж Накер! Герой Подкамня!

Птаха, пылая восхитительно-ядовитой улыбкой, делает пару шагов мне навстречу, покачивает бедрами. В пламени свечей её волосы кажутся жидким перламутром, выбегающим из-под пенно-белой косынки.

Я молчу. Краем глаза вижу, как шевелятся уши Дубины в предвкушении. Ржущая кучка затихает, кто-то в нетерпении постукивает костью по доске. Вот как они вечно всё узнают о других, а? Я вот не имею представления, в каких краях носило остальных выучней в эти месяцы. Птаха улыбается, сверкая мелкими зубками, и в её ледяных голубых глазах пляшут бешеные котята.