— О, я люблю одевать мужчин... А ещё больше — раздевать.
Баурджин лишь хохотнул, поцеловав женщину в губы.
— Ты очень изысканно и хорошо одет, мой господин Бао, — похвалила вдова. — Вот уж, право, не ожидала такого от... — женщина осеклась.
— От дикаря монгола, ты хотела сказать? — негромко продолжил нойон. — Монголы — собирательное имя, и далеко не все из них такие дикари, как принято думать.
Турчинай поджала губы:
— Прости. И, пожалуйста, не сердись на меня.
— Разве на тебя можно сердиться? Если тебе жарко, можешь выйти на галерею. Посмотришь, как красив мой внутренний двор.
— Но ведь там темно!
Женщина расхохоталась:
— Думаю, мои слуги уже зажгли фонари.
Князь так и сделал — отодвинув в сторону лёгкую створку обтянутой бумагой двери, вышел на галерею и тут же застыл, потрясённый изумительным зрелищем. Прямо под его ногами, отражаюсь в небольшом пруду, переливались разноцветным пламенем фонари. Ярко-алые, карминно-красные, вишнёвые, багрово-закатно-оранжевые... лимонно-жёлтые, травянисто-зелёные, изумрудные, небесно-голубые, васильковые, ярко-синие, фиалковые, сиреневые, багряные... Господи, да как же можно было достигнуть такого! Целая ночная радуга.
Чуть вдалеке, у ворот, ярко вспыхнули факелы, и какие-то люди хлынули во двор шумной толпою, грозя нарушить, разорвать то ощущение праздника, что вызывали сейчас разноцветные сполохи света. Впрочем, нет, не разорвали — вошедшие вели себя довольно организованно. У самого пруда вдруг ярко вспыхнули факела. Баурджин присмотрелся, прислушался — кажется, это были подростки. Ну, да — подростки, человек двадцать, а то и больше, лет, может, четырнадцати-шестнадцати на вид, судя по одёжкам — из бедняков либо вообще бродяги. Что они всё здесь делают? Ага, подходят к пруду, снимают на руки слугам лохмотья. Разоблачившись до пояса, становятся на колени у самого пруда, умываются... один, второй, третий... по очереди. Умылись, оделись, отошли в сторону...
— Ну, что, красиво, мой господин?
Одетая в сверкающее парчовое платье, Турчинай вышла а галерею — уже с новой причёскою, вся такая красивая, модная, благоухающая. Настолько, что Баурджину вдруг захотелось схватить её в охапку и унести обратно на ложе.
Подумав так, однако, сдержался, лишь мягко шепнул:
— Красиво. Очень красиво, моя дорогая госпожа! Эти фонари... Каким волшебным светом они горят! Чудесно, просто чудесно.
— Я рада, что тебе понравилось.
— А эти мальчики, кто они? — тут же спросил Баурджин.
Вдова горделиво улыбнулась, видать, ожидала такого вопроса:
— Это несчастные дети. Бедняки, бродяжки и прочие. Три раза в месяц я устраиваю для них небольшой пир. Разумеется, совершенно бесплатно, ведь кто-то же должен помогать бедным, не так ли?
— О, душа моя, — рассмеялся нойон. — Насколько б легче стала бы жизнь, если б все рассуждали, как ты!
— Я думаю, всё же наступит такое время, когда это случится. Эти мальчики... они так грязны и должны хотя бы до пояса вымыться — быть может, первый и последний раз жизни.
— Всё правильно — мойте руки перед едой! Чистота — залог гигиены. Так ты, душа моя, всех бродяжек кормишь?
— Ну нет, — вдова громко расхохоталась. — Тогда бы ко мне сбежался весь город. Сегодня с одной улицы приглашаю, завтра — с другой, послезавтра — с третьей.
— Некоторые особо ушлые наверняка приходят несколько раз кряду.
— Слуги следят... Хотя нет ничего плохого, если кто-то из этих обездоленных бедняжек поест досыта раза три или пять. Ничего плохого. Да, это стоит денег, ноя могу себе позволить — мой покойный муж был очень богатым человеком, да ты, верное, слыхал, мой господин.
Баурджин кивнул и отвернулся, почему-то стыдно было признаться, что буквально до сегодняшнего дня он и слыхом не слыхивал ни об этой томной красавице с нежной и доброй душою, ни об её покойном миллионере-муже.
— Идём к гостям, — Турчинай тихонько похлопала князя по плечу.
— Идём, — кивнул тот. — Наверное, они уж нас там заждались.
А ничего подобного! Не заждались. Веселились так, что дым стоял коромыслом, не обращая никакого внимания на продолжительное отсутствие наместника и хозяйки. Кто-то скакал в танце козлом под бодрую чем-то напоминавшую буржуазный рок-н-ролл, музыку, кто орал песни, большая же часть гостей играла в что-то напоминающее чехарду, с шутками-прибаутками перепрыгивая друг через друга. Вино лилось рекой, в стенных нишах ярко горели свечи.
Баурджин обратил внимание, что народу как будто бы стало меньше, не видно было толстяка в алом халате, как и незадачливого, недавно кричавшего ослом, Аня Дзуцзо, да многих. Что, уже ушли, так и не попрощавшись с хозяйкой? Однако невежливо.
— Ищешь глазами гостей, мой князь? — на ухо прошептала вдова. — Не ищи — они с девушками. Мои рабыни-танцовщицы делают для гостей всё.
Ага, вот как, оказывается! Поня-а-атно.
Не обращая особого внимания на только что вернувшуюся хозяйку, тёплая компания в дальнем углу самозабвенно орала песни:
Сливы уже опадают в саду,
Их не осталось и трети одной,
Ах, для того, кто так ищет меня,
Время настало для встречи с другой
[2].
— Похоже, что мы здесь лишние, — улыбнувшись, Баурджин обнял хозяйку за талию. — В твоём прекрасном саду... в нём так душно! А не пойти ли нам ещё раз полить розы?
Глава 6
ТИХОЕ СЛЕДСТВИЕ-2
Зима—весна 1217 г. Ицзин-Ай
Сановники, моя душа и Бог,
Считаю вас моей судьбы врагами,
Я не желаю ползать перед вами,
Поверженный, лежать у ваших ног!
Ван Цзин-Чжи. Враги
(перевод Л. Черкасского)
Ну, конечно же, князь стал частенько навещать молодую вдову Турчинай! Он и сам не знал, что это было за чувство — любовь или просто привязанность? А только тянула его к этой женщине, тянуло — и всё тут, Баурджин даже и о наложницах думать забыл, оазис цветов и любви властно требовал его в своё лоно почти каждый свободный вечер.
Турчинай оказалась не только сексуально привлекательной, но ещё и очень умной женщиной — умела выслушать, ненавязчиво посоветовать, лёгкой улыбкою, смехом развеять все проблемы наместника, а если и не развеять, то сделать так, что они будто бы улетали куда-то далеко-далеко, и оставалась лишь одна любовная нега, зимний сад да изумительный запах роз.
Ко всему, как через некоторое время подметил нойон, вдова была очень добра и милосердна — устраивать ужины для бедных детей, оказывается, стоило ей дорого, не такой уж и богатой являлась Турчинай на самом деле. Как человек наблюдательный, Баурджин вскоре приметил и облупившийся лак на перилах, и гнилые доски галереи, и текущую крышу, и множество всего такого прочего, что, несомненно, требовало бы ремонта, но... Но было лишь задрапировано, да так, что сразу и не увидишь, особенно вечером, во время пиров. Вот на пиры хозяйка дома тратила деньги щедро! Баурджин хотел было призвать её хотя бы к небольшой экономии, но передумал — ведь эти пиры, забавы, гости — было всем, чем жила Турчинай.