Ярое око - читать онлайн книгу. Автор: Андрей Воронов-Оренбургский cтр.№ 52

— Важно не число, моя княгиня. «Единство и дух, ратный дар и воля — вот залог победы!» Так учил меня наш князь.

— Ты хороший послушник, сокольничий. — Княгиня с любопытством задержала на нём взор и, плохо скрывая своё нарастающее беспокойство, сказала: — Сердце подсказывает мне, что муж мой отправится в логово зверя один на один со смертью... Ладно, на этом довольно.

Она придвинула к краю стола драгоценный свёрток.

— Наступает время молитвы. Мне следует остаться одной с Богом. Бери хоругвь и садись на коня. Торопись. Будь нашему князю знаменем. Будь надеждой и верой!

— Буду, моя княгиня! — Савка, держа у груди шлем, склонил голову.

— Торопись. И да пребудет с вами Господь.

* * *

...Вот и Киев! Златоглавый, белокаменный!

«Здравствуй, надёжа! Кажись, поспел!»

— С дороги! Геть! Геть! — Савка с молодецким посвистом лупцевал плетью коней и нёсся, будто с цепи сорвался, к закрытой храмами и теремами пристани.

Сам он, соколом сидючи на своём чубаром ^[223] жеребце, молил Бога: «Только б не съехали! Только б дождались!»

Пена срывалась хлопьями с удил, когда впереди засверкал серо-голубой кольчугой Днепр. Точено прочертились судовые мачты, городская пристань вязко дохнула дёгтем, пенькой, сырым такелажем. Водяная пыль захолодила раскрасневшееся лицо.

— Тю-у! Стой, дьяво-о-ол! — Савка осадил коня, наскоро огляделся. Народу на пристани была страсть: мужики, бабы, ребятишки; тут же и узлы с барахлом; княжеские слуги, но ещё больше кибиток половецких беженцев-побирушек; все ломились куда-то, не видя, не слыша друг друга, протискиваясь между подводами, повозками, запряжёнными лошадьми и быками. Скотина ревела разноголосо и жутко. «Цобэ! Цоб-цобэ-э!» — мужичье щёлкало бичами, грудило её в одно пятнистое стадо и гнало прочь от пристани к городскому посаду, вниз по шляху.

...Глухой гул волнами перекатывался над толпою, будто в час прибоя. Народ ждал очередного парома; киевляне «ценно» ругались с беглыми из Дикой Степи, медные лица которых, казалось, затопили до краёв предместья Киева.

— Вот ить сукие чумазые! Головешки чёртовы! И на кой бес принёс нам эту холеру из степёв?! Свово говна по ноздри... а туть!..

— Святы кормильцы! Эт нады ж! Нады ж так засрати все лепые берега! Ишь, заклевали нашу сторону... Плюнуть от них, зараз, некуды! От их главного вурдалака Котяна ишо след не остыл, а це упыри ужо хвост трубой! Кр-ровя бы им усем пустить за прошлое зло! Поделом бы! Ишь, курвы, малоть их били! — пуще других разорялся кряжистый рябой паромщик Антип, размахивая клешнятыми ручищами.

Здорово живёшь, водокрут! — крикнул с седла Савка, сдерживая шарашливых и храпливых от криков коней.

— И тоби не кашлять! Шо вылупилси? — Паромщик попёр было чёртом на Сороку, но тут же присмирел, узрев перед собою княжеского слугу, и льстиво щёлкнул языком: — Эва-а, кони-то при тоби — сарские!

— Дружины где? — Сокольничий соскочил с коня и, продираясь к подводе рябого, повторил громче: — Дружины где-е?!

— Отыдь, хлопче! Схватился поп за яйца, когда Пасха прошла! — сжимая над головой связку жилистых пальцев в кулак, усмехнулся речник. — Проспал ты своё счастье, Иванко... Вчерась последние на ладьях сплавились. Волынцы, кажись... да! И Галицкие, князь у них ишо тако-о-ой! Уж дюже боевой да лютый. Удалым кличут... Слыхал небось?

— А когда ишо?..

— Хо-о! А боле сплаву во те края не будя.

— Як «не будя»?! — Слова замерли на устах Савки. Он вздрогнул и пошатнулся, ровно хлебнул не в меру зелена вина.

— Эй, шо с тобой? — насторожился паромщик.

— Пустое... Душно, голова зашлась, — едва слышно прошептал Сорока.

— Выпил, поди, лишка? Эй, дате воды служивому! — гаркнул Антип, по-коньи вывернув глаза на толпившихся позади баб.

— Не треба! — Савка провёл рукой по вспотевшему лбу и, взглянув в глаза дюжего старика, спросил напрямки: — А с кем догутариться можно? Мне до Хортицы — во-о как надо!

— Хо! Усем до зарезу надо! Эва хватил: до Хортицы! Да хто ж в таку чумну пору своим животом рискнеть? Не, мил человек, таких дураков в нагнёт не сыщешь! Ажли не зришь, шо деется?! Толчея! Вся Дика Степь под нашу защиту ломится из тель степёв! Шашлы ^[224] с татарвой худы! Смертью да мертвечиной веет! Гляди, хлопче, возврату оттель нетути...

— А ты не пужай меня, водокрут. Пуганый. Я давно там, где злые ветры в лицо, — сокольничий свёл брови. — Знать, судьба у меня така... — И, не находя себе места, Сорока открылся: — Я, вишь ли, службу княжью выполнить должен...

— Служба-а... Хо! Це дело важе... — по-бычьи угнув голову, согласился Антип. — Ангел тоби в помощь... А тильки помни, — чугунея голосом, с опаской упредил Антип, — не добре, шоб простой смёртный... да по своей воле на тот свет просилси. Кабы ты, хлопец, со всей ратью ушёл, — одно... а так... сам знашь, один в поле не воин. Усе одно у тоби нича не получится. Только себя погубишь и коней гарных.

Паромщик надвое развалил ребром ладони сивую лопатистую бороду и, жадно поедая глазами чудо-коней, снова защёлкал языком.

— Нуть, а ежли я цену тройную дам?! — Савка хлопнул по колену паромщика.

— А сколь дашь-то? — Антип, не говоря ни «да», ни «нет», снова по-бычачьи нагнул голову, в жадных глазах затлели рыжие светлячки.

— А сколь заломишь?

— Коня на кон ставишь?

— Дак... он же из княжеских конюшен!

— А мене хучь из райских!

— Так ить конь один цельного именитства стоить!

— И у мене бесголковка одна! — Антип постучал костяшками пальцев по голове. — Она тожить шо-то стоить! Короче, смекай, хлопче: али конь, али прощевай... У мене делов под захлёб. Вона, паром ползеть, сука!..

* * *

...Скупые в жемчужном рассветном небе догорали звёзды. Из-под бахромчатых туч сквозил ветер. Над широкой грудью Днепра тянулись седые космы тумана, истаивая в розовой заре.

Утлый чёлн под латаным парусом бежал на юг, сонно чавкая забортной водой. Левобережная сторона Днепра — сыпучие, сбегающие к воде яры, жёлтые пески, тростниковая непролазь в алмазной росе и серой дымке звенящего комарья — медленно наливалась медно-алым багрянцем.

Антип вёсел в воде не мочил, умело правил ветрилом ^[225]; шалый зефир ^[226] был ему в помощь, гулял, бултыхался в парусе и, похоже, не собирался его покидать.