Царевна Софья - читать онлайн книгу. Автор: Виктор Наумов cтр.№ 31

Письма Украинцева содержат уникальные сведения о том, как решались дела в столице в отсутствие царского двора. Стольник князь П. Г. Львов, приехавший в Москву с Двины 25 июля, сообщил князю Хованскому о неспокойных настроениях среди архангельских посадских и стрельцов, побуждаемых «ко всякому дурну и несогласию» служилым человеком Максимом Окуловым. Хованский в присутствии Украинцева приказал князю Львову «про те речи записать и руку ему приложить. И докладывал о том благоверной государыне царевне и великой княжне Татьяне Михайловне». «И сказал мне, — докладывал Украинцев, — что указала государыня царевна послать на Двину великих государей грамоту к боярину и воеводе ко князь Никите Семеновичу Урусову, чтобы он двинских стрельцов и посадских людей призвал к съезжей избе и сказал им государской указ, чтоб они Максимковым лживым словам не верили, а были на государскую милость надежны; да чтоб иконы же обнадеживанные грамоты послать к стрельцам и к посадским людям. И я грамоты изготовил, и князь Иван Андреевич приказал их отпустить, только я не отпускаю тех грамот, известно, и тебе, государю, о том чиню; что мне о том изволишь приказать?» Как видим, Хованский в важных случаях обращался за указаниями к царевне Татьяне Михайловне. Но интересно, что Украинцев не выполнял указаний Хованского, не получив согласия своего патрона. Впрочем, в данном случае это вполне оправданно: дела управления Архангельском находились в ведении Новгородской чети, подчиненной начальнику Посольского приказа.

В одном из писем Голицына подчиненному содержится загадочное упоминание: «Да стереги, для Бога, пристава, которой послан в Ыверской монастырь, чтоб письмо, которое он привезет, не попалось иным мимо нас в руки, зело то нужно. А добро б по дороге для стереженья послать от Москвы верст за 9 пристава. И те б письма привез к тебе, а ты ко мне пришлешь». С. К. Богоявленский и В. И. Буганов высказывают небезосновательное предположение, что в условиях неспокойной обстановки в столице Софья Алексеевна вместе с царями и правительством на всякий случай готовила убежище в Иверском монастыре, расположенном на одном из островов Валдайского озера. Здесь царская семья могла бы надежно укрыться под защитой новгородских дворян, ненавидевших Хованского с 1665 года, когда он командовал Новгородским разрядом и бесчестил новгородцев кнутом и батогами.

Между тем князь Иван Андреевич продолжал ревностно исполнять обязанности по управлению столичными учреждениями. Когда Украинцеву нужно было отправить из Москвы в Воздвиженское гетманских посланцев, дьяк Ямского приказа И. Ф. Бутурлин заявил, что нет свободных подвод. Хованский тут же распорядился поставить дьяка и ямских старост на правеж. На следующий день Украинцев получил полсотни подвод.

В переписке отразился примечательный момент, когда Хованский впервые выразил несогласие с непомерными требованиями обнаглевших стрельцов. 22 июля Украинцев сообщил Голицыну: «Вчерашняго дня били челом великим государям некоторые два полка надворной пехоты о дворовых деньгах, как им предь сего их братье давано по два рубли человеку. Да они же били челом за валовое дело (работу на возведении крепостных валов. — В. Н.), что делали по Белгородской черте в прошлом году. И боярин князь Иван Андреевич сказал им, что на дворовое строение великие государи ныне и впредь ничего им давать не указали… А за валовое дело стыдно им и бить челом; и естьли им за валовое дело дать жалованье, то и всего государства ратные всяких чинов люди учнут о том бить челом, потому что все ратные люди валовые дела и окопы делывали». Находившиеся при Хованском выборные других стрелецких полков также высказали порицание челобитчикам, и те «отошли с печалью».

Этот отказ выполнить стрелецкие требования вызвал возмущение надворной пехоты: стрельцы «ссылались по полкам письмами», негодуя на выборных, которых считали подкупленными правительством. «И сего дня, — пишет Украинцев, — с тою ведомостью выборные приходили, и князь Иван Андреевич объявил им, и как тое дело вчерашняго дня было. И они, выслушав у него о том и приложа ему в том свою опасность, разошлись по полкам». Вероятно, выборные действительно имели основания опасаться гнева рядовых стрельцов. Украинцев тоже выражал обеспокоенность: «А что, государь, из того впредь учинится, и то время окажет; добро б, государь, было, чтоб великие государи изволили притить к Москве, не помешкав».

Опасения не оправдались: стрельцы смирились, что не смогли получить из истощенной казны необоснованно требуемые деньги. Им было проще выколачивать недоданное за прошлые годы жалованье из своих полковников. С большинством бывших столичных командиров они уже свели счеты, а теперь требовали к ответу гарнизонных полковников из других городов.

Как уже говорилось, первым из них стал начальник черниговских стрельцов Степан Янов, привезенный в Москву и казненный по требованию восставших 14 июня. Вероятно, тогда же правительство под нажимом надворной пехоты постановило отозвать в Москву переяславского полковника Афанасия Паросукова и батуринского полковника Максима Лупандина, однако по просьбе гетмана Самойловича распоряжение было отменено — соответствующий царский указ был прислан Хованскому 22 июля. Иван Андреевич в связи с этим совещался с другими членами боярской комиссии. Украинцев сообщил Голицыну, что Хованский «хочет писать к великим государям, прося милости», чтобы отставка Паросукова и Лупандина непременно состоялась, иначе можно опасаться «великого дурна» от стрельцов.

Поскольку Малороссийский приказ также находился в подчинении Голицына, решение вопроса о замене полковников украинских гарнизонов зависело непосредственно от него. Соответственно, на него и обратилось раздражение Хованского, дошедшее до прямых угроз. «И досадует на тебя, — извещал Украинцев своего начальника, — что ведаешь ты настоящее дело, да не остерегаешь того и не так поступаешь, не опасаясь здоровья своего». Со своей стороны думный дьяк не скрывал страха перед начальником Приказа надворной пехоты: «А я от него в том крепко опасен».

Голицын в ответном письме старался смягчить ситуацию: «…о Порасукове и о Белосельском (новом полковнике на его замену. — В. Н.) как хотят, так и делают, от нас посылки быть не для чего». Что же касается Лупандина, то гетманское прошение в его защиту прислал в Москву сын самого Хованского, курский воевода князь Петр Иванович. Но даже об этом руководитель Посольского приказа не хотел напрямую оповещать главу боярской комиссии. «И ты, — инструктировал он подчиненного, — к слову нарочно извести ему про сие слухом, а не от меня». Как видно, Голицын тоже всерьез опасался «батюшки» московских стрельцов.

Двадцать девятого июля двор возвратился из похода в Москву, а Голицын на несколько дней задержался в своей деревне Булатниково. Он наставлял Украинцева: «Какие дела прилучатся, докладывай государыне сам». Это самое раннее документальное упоминание о Софье как о правительнице.

На другой день Украинцев сообщил патрону, что царевна сразу же по приезде развернула активную деятельность. Прежде всего она решила затянувшийся вопрос об отправке команды стрельцов на Украину для сопровождения «кречатников» — дворцовых служителей, которые должны были отвезти гетману Самойловичу кречетов и ястребов в качестве царского подарка. Соответствующее указание Софья, минуя Хованского, дала его заместителю в Приказе надворной пехоты окольничему Венедикту Змееву. Тот пообещал откомандировать стрельцов в течение одного дня. Возражений со стороны Хованского не последовало. Затем правительница взяла для рассмотрения сообщения гонцов Малороссийского приказа о положении на Украине и переписку гетмана с севским воеводой Леонтием Неплюевым, выслушала краткий доклад Украинцева о возвратившемся из Англии и Франции посольстве Петра Потемкина. По последнему вопросу Софья распорядилась затребовать у Потемкина копии грамот королей Карла II и Людовика XIV на латинском языке и осведомилась, готов ли статейный список (отчет о результатах миссии). В случае готовности этого документа царевна собиралась поставить Потемкина к руке, то есть дать ему аудиенцию для доклада.