Говорит и показывает Россия - читать онлайн книгу. Автор: Аркадий Островский cтр.№ 53

Единственным человеком, который соответствовал собственной роли и произвел впечатление на Невзорова, был Александр Баркашов – лидер неонацистского движения “Русское национальное единство” (РНЕ). На защиту Белого дома его позвал Ачалов. Баркашов не желал, чтобы его сторонников смешивали с анпиловцами. Под его командованием находилась небольшая, но очень дисциплинированная группа молодых людей в черных рубашках, украшенных коловратами. Баркашовцы вскидывали руки в нацистском салюте, выкрикивая “Слава России!”. Они, казалось, были настроены куда более решительно, чем милиция, выставленная в оцепление Белого дома, чтобы предотвратить внос туда оружия или, наоборот, его вынос из здания. Действия силовых структур были настолько нескоординированными, а кольцо оцепления настолько неплотным, что журналисты легко проходили через него туда и обратно.

“Многолюдные маневры были рассчитаны только на то, чтобы раздразнить, разъярить, взбесить вооруженных боевиков, об опасности намерений и противозаконности действий которых этими организаторами было произнесено уже столько слов. Если это действительно так, то могу поздравить руководителей МБ и МВД, а также весь сонм российских политических стратегов: увлекательная затея им блестяще удалась”, – писал Пархоменко ^[226]. Вероника Куцылло, молодая корреспондентка “Коммерсанта”, которая провела в Белом доме две недели, дозвонилась Сергею Филатову, руководителю ельцинской администрации. “Вы там где-то сказали, что в целях безопасности оцепление больше не будет пропускать людей. Так не пускайте же!.. Оцепление стоит, а народ шляется спокойно туда-сюда! И вообще, сколько вы намерены тянуть? Эта толпа у Белого дома – что, нельзя ее убрать?.. Их же меньше было! А чем дальше… Там же действительно с автоматами разгуливают… Здесь очень много оружия…” ^[227].

Если Невзоров встал на сторону оппозиции, то либеральные журналисты явно приняли сторону Кремля. Те из них, кто, как Куцылло и Пархоменко, находились внутри Белого дома, действовали почти как подпольные агенты на вражеской территории. “Это все происходило на фоне полного отсутствия некоей процедуры, некоего этикета взаимоотношений между… властью и журналистикой… Слишком близко, слишком тесно”, – вспоминал Пархоменко почти десять лет спустя ^[228]. В какой-то момент сближение стало настолько тесным, что Пархоменко случайно оказался в роли руководителя президентской администрации, отдающего инструкции по обороне Кремля. На территорию Кремля он попал без особых усилий и застал там атмосферу крайней неразберихи. “Похоже, кремлевские чиновники совершенно потеряли контроль над ситуацией в стране: помощники президента спорили между собой, но ни у кого не было ни информации, ни какого-то представления, что делать дальше”, – вспоминал он. Пархоменко спросил одного из помощников о численности оборонительных отрядов Кремля. Помощник понятия об этом не имел и раздраженно посоветовал ему выяснить это самостоятельно. Пархоменко вошел в пустой кабинет Филатова, набрал оттуда номер телефона коменданта Кремля и спросил его, сколько человек выставлено на оборону Кремля на случай нападения мятежников. “Откуда вы звоните?” – спросил начальник службы безопасности. “Из кабинета Филатова”, – ответил Пархоменко. “Два батальона… Вы считаете, надо просить подкрепления?” “Давайте”, – ответил Пархоменко ^[229].

“Я не знаю и, может быть, никогда не узнаю, чего было больше в событиях 3–4 октября – растерянности властей или циничного расчета, – писала Куцылло в предисловии к публикации своего дневника. – Кровь нужна была обеим сторонам: парламенту – потому что он надеялся, что после крови скольких-то мирных граждан народ и хотя бы часть войск встанут на защиту Конституции, президенту – потому что только кровь опять же мирных граждан могла позволить и оправдать штурм Белого дома” ^[230].

В те дни в Москве мало кого интересовал вопрос о законности решения Ельцина распустить парламент. Большинство событий, происходивших в период распада Советского Союза и его институтов, были продиктованы скорее революционной логикой, чем юридическими процедурами. Как писал в “Коммерсанте” Максим Соколов, для простого человека куда важнее был совсем другой вопрос: какая из сторон представляет наибольшую угрозу лично для него и для безопасности его семьи? В октябре 1993 года угроза хаоса и насилия явно исходила от Белого дома. И если Ельцина в чем-то и винили, так это в медлительности: он слишком долго не решался расправиться с теми, кто терроризировал город в течение нескольких дней.

2 октября в центре Москвы произошло столкновение антиельцинской толпы во главе с Анпиловым и милиции: анпиловцы пустили в ход бутылки с зажигательной смесью и металлические прутья. На следующее утро анпиловская толпа численностью около 4000 человек собралась на Октябрьской площади рядом с огромным памятником Ленину. Она без труда прорвала милицейский заслон и двинулась к Белому дому, неся красные флаги и портреты Сталина. Куцылло с изумлением наблюдала за тем, как эта разрастающаяся на глазах толпа подходит все ближе и ближе к зданию парламента: “Их никто не тормозит” ^[231].

Кольцо омоновцев, окружавшее Белый дом, вдруг рассеялось. “Или я ничего не понимаю, или это бегство” ^[232], – написала Куцылло. Повстанцы в Белом доме ликовали. Руцкой вышел на балкон и обратился к толпе: “Мы победили! Спасибо вам, москвичи! Теперь надо формировать боевые отряды и брать мэрию, потом Останкино!”. Через несколько минут рядом с Белым домом два грузовика пробили проход к зданию бывшего СЭВ (Совета экономической взаимопомощи, прекратившего свое существование вместе с соцлагерем), где располагалась мэрия; боевики стреляли по окнам с колена.

Главной целью мятежников было даже не правительственное здание, а телецентр. “Нам нужен эфир”, – заявил Руцкой. Бойцы залезли в грузовики, брошенные милицией, и на огромной скорости помчались по пустынным улицам Москвы в сторону “Останкино”. Гайдар писал об этом: “Оппозиция метко выбрала точку главного удара. Ее лидеры правильно оценили потенциал телевидения, самого мощного в складывающейся обстановке средства воздействия на ситуацию. Захват «Останкино», обращение Руцкого с телеэкрана создали бы атмосферу, в которой колеблющиеся и в Москве, и в регионах могли поспешить присягнуть победителю” ^[233]. “Чтобы «взять» Кремль, вначале нужно «”взять» телевидение”, – сказал год спустя Александр Яковлев ^[234].