Маре стало дурно; она зажмурилась и стиснула зубы, чтобы не поддаться острому желанию выкрикнуть бессмысленные проклятия. Во рту пересохло. Кто она такая, чтобы променять жизнь и счастье Камлио, пусть даже ради блага собственной семьи? А ведь закон Империи давал ей такое право.
— Нет.
Это слово далось ей с трудом, но прозвучало твердо, хотя душу Мары обуревали сомнения. Боги, каким же бесчестным созданием она стала, если ставит судьбу какой-то строптивой служанки превыше блага и жизни своего дома, мужа и детей! Чего стоит одна жалкая потаскушка, когда речь идет о чести властительницы Акомы, о безопасности всех, кого она любит, об основе власти самого Ичиндара, в конце концов? В прежние времена она не задумываясь приказала бы какой-нибудь служанке или рабыне выполнить то, чего требуют эти турильцы; но сегодня, когда все зависит от одного ее слова, она не могла потребовать такой жертвы.
В наступившей напряженной тишине, когда у ошеломленных мужчин отнялись языки и Сарик тщетно пытался скрыть изумление и страх, явственно написанные на его лице, зазвучал голос Мираны.
— Я закончила чесать шерсть, — сообщила она, словно дела хозяйственные были куда важнее людских жизней и судеб. Но ее руки дрожали, когда Мирана складывала шерсть и приспособления для рукоделия в корзинку. Мара это видела. Хотаба лишь обернулся и кивнул жене. Спутница его жизни встала, укутала плечи вязаными шалями с бахромой и жестом предложила Маре следовать за ней.
Властительница Акомы колебалась: долг правителя — отвечать за своих людей, и она собиралась добиваться, чтобы ее оставили вместе со свитой. Однако Мирана, словно угадав ее мысли, едва заметно покачала головой.
— Иди, госпожа, — с поклоном прошептал Сарик, получив торопливый совет Лайапы. — Здесь свои порядки, а ты сделала все, что могла. Если упрешься на своем, как бы не испортить все дело, которое привело нас сюда. Лайапа считает, что Мирана достаточно хорошо знает своего мужа и что нужно делать так, как он велит. И по-моему, стоит прислушаться к его совету.
Напоследок Мара метнула высокомерный взгляд на Хотабу, чтобы тот хорошенько уразумел: никакие турильцы не заставят ее плясать под свою дудку и если она что-то делает, значит, у нее есть для этого собственные резоны. Затем, гордо выпрямившись, она присоединилась к Миране, направлявшейся к выходу.
Люджан дернулся было вслед за ней, но Мара жестом остановила его. Среди этих варваров ни один из них не был в безопасности, да и что может один безоружный воин против толпы горцев? Видимо, Мирана это понимала.
— Оставайся-ка здесь с моим мужем, воин, — снова заговорила она. — Наплети ему, какой ты свирепый в бою и неутомимый в постели. Я не задержу твою госпожу надолго.
Для Мары у нее нашлось другое утешение:
— Не беспокойся, твою служанку не тронут, пока это дело не будет решено.
Сжав с неожиданной в старухе силой руку Мары, Мирана подтолкнула ее за порог.
Холодным воздухом им обожгло лица, так что кровь прилила к щекам. Мирана шла быстро, увлекая Мару за собой и не давая времени передумать. Они свернули в проулок, где, судя по ароматам, пекари заканчивали свои дневные труды. Какая-то собачонка жадно заглатывала корки, которыми кормила ее девочка с косичками. При виде этой картины Мара вспомнила о собственной дочери: дорастет ли она до тех лет, когда заводят любимого зверька?
Мара споткнулась, и Мирана поддержала ее.
— Не раскисай, — сказала ока на языке цурани с сильным акцентом. — Тебе хватило сил, чтобы покинуть родные места, бросить вызов Ассамблее и явиться к нам. Так теперь уж нечего жалеть себя.
Мара подняла голову.
— Разве моя судьба для тебя что-нибудь значит? — в недоумении спросила она.
— Ничего не значит, — обыденным тоном ответила Мирана. Ее темные глаза выжидающе остановились на властительнице Акомы. — Ничего бы не значила для меня твоя судьба, будь ты похожа на тех цурани, которых мы знавали прежде. Но ты не такая. Хотаба убедился в этом, когда предложил променять служанку.
Мара еще выше вскинула голову:
— Она не моя собственность, чтобы я ею торговала, даже ради избавления моей семьи от грозящих ей опасностей. Я предоставила ей выбор, и она осталась со мной по собственной воле. Камлио не рабыня…
Мирана пожала плечами, отчего бахрома ее шали заколыхалась на холодном пронизывающем ветру.
— Верно, и по нашим законам тоже ты не вправе торговать ею. Однако на твоей родине господа распоряжаются судьбами, своих слуг, рабов и детей как им вздумается. И считают, что боги ниспослали им такое право.
— Они верят в это, — осторожно ответила Мара.
— А ты?
Вопрос Мираны хлестнул, как пастушеский кнут.
— Не знаю, во что верю я, — хмуро призналась Мара. — Пожалуй, в одно. Как Слуга Империи, я поставила интересы государства и народа превыше всего. И теперь не могу ценить свою жизнь выше любой другой жизни. Камлио со мной, потому что я поклялась одному человеку охранять ее. Тот, кто доверил мне ее безопасность, ничем не хуже меня. Существует понятие чести, суть которого — слепое повиновеиие обычаям, но существует и другое понятие чести, объемлющее… гораздо больше.
Взгляд Мираны стал пронзительно-острым.
— Ты другая. Она разговаривала скорее сама с собой, чем с Марой. — Молись богам, чтобы твоей непохожести оказалось достаточно для освобождения. Я на твоей стороне. Но никогда не забывай: турильские мужчины более искренни и великодушны, когда рядом нет женщин. У нас суровая страна, и тот, кто будет проявлять мягкость, рискует потерять жену, добытую в набеге.
— У него отобьет жену другой? — изумилась Мара.
Сморщенные губы Мираны сложились в лукавую ухмылку.
— Может, уведет другой. А то и хуже — жена сама покинет его дом и очаг и в знак презрения за слюнтяйство… набьет одеяло снегом.
— Вы так делаете? — Мара расхохоталась, забыв про свои невзгоды.
— А как же.
Заметив, что гостья озябла, Мирана стащила с себя одну из теплых шалей и накинула ее Маре на плечи; от шали пахло дымом и грубой овечьей шерстью.
— Давай зайдем в мою любимую пекарню. Там в этот час сладкие булочки прямо из печи. Я тебе расскажу, чем мы тут еще занимаемся помимо исполнения своей главной обязанности — делать вид, что принимаем всерьез кукареканье наших драчливых мужчин.
* * *
В отличие от дымной духоты дома Совета воздух в пекарне резко обдавал сухим жаром печей, особенно уютным во влажном климате высокогорья. Мара неловко присела на деревянный стул. В этих промозглых горах цуранские подушки вряд ли были бы уместны на каменном полу. Не привыкшая к такой мебели, Мара то и дело меняла положение туловища в попытке найти удобную позу, однако ей ничего не оставалось, кроме как покориться необходимости и провести вечер в легкой светской болтовне. Мирана, как и супруга вождя в Лозо, как видно, была не прочь потолковать о пустяках, пока городские старейшины держат совет.