– В каком смысле? – попытался уточнить Гансик и по привычке засунул палец в нос, но тут же отдернул руку. Похоже, нос в драке изрядно пострадал – не только снаружи, но и внутри. – Как все устроится?
– Откуда мне знать, я не ясновидящая! – ответила Гретхен.
Гансик тяжело вздохнул, но уже в следующую секунду расплылся в счастливой улыбке.
– Не, ну какие они у нас классные! – сказал он. – Согласись! Как они нас защищали! Потрясающе! Таких родителей еще поискать!
– Это верно, – согласилась Гретхен и взяла брата за руку.
– Большинство родителей плохо к детям относятся, – рассуждал Гансик, поднимаясь по лестнице. – Даже те, которые друг с другом не в ссоре.
– И это верно, – поддакнула Гретхен и улыбнулась брату. Ей хотелось погладить его по головке, но она не была уверена, что Гансику это понравится.
– Другие устроили бы трам-тарарам из-за разбитых очков Вебера! – продолжал Гансик. – И вообще… Родители почти никогда не встают на сторону детей! А наши… – Гансик остановился. – Наши за нас горой!
– Тонко подмечено! – сказала Гретхен и потянула Гансика за руку. Они уже почти добрались до своего этажа. – А теперь давай, шагай к себе в класс! – скомандовала Гретхен.
Гансик кивнул и побрел вперевалочку по коридору. Прямо ходячий куль с мукой! Очень грустный куль с мукой! Хотя, конечно, таких в природе не бывает.
Гретхен смотрела брату вслед до тех пор, пока он не исчез за дверью своего кабинета. Потом она вздохнула, наморщила нос, посопела немного и направилась к себе в класс.
– А, вот и наша каратистка! – поприветствовал Гретхен учитель немецкого, когда она появилась на пороге.
Гретхен улыбнулась в ответ.
– Досталось? – сочувственно спросил учитель.
Гретхен покачала головой и двинулась к своей парте. Когда она проходила мимо Флориана Кальба, он послал ей воздушный поцелуй. Гретхен «поймала» поцелуй, зажала его в кулачок и сунула в карман.
– Поцелуйчик про запас! – довольно громко прокомментировал Отто Хорнек.
Гретхен плюхнулась на свой стул и попыталась понять, о чем говорит учитель. Тот разбирал сочинения, в большинстве из которых, по его словам, не было настоящей концовки. Он говорил о том, что нельзя писать пятьдесят минут подряд все, что заблагорассудится, а потом, услышав звонок, просто влепить точку посреди фразы. Нужно, объяснял учитель, прежде чем начать писать, все как следует продумать и понимать, куда ведешь.
Урсула Коль, сидевшая в соседнем ряду, чуть впереди, повернулась к Гретхен и прошептала:
– Мы с тобой сегодня близнецы!
При этом Урсула выставила в проход ногу, показала на свои джинсы и ткнула пальцем себе в грудь, показывая на голубую футболку с изображением двух рафаэлевских ангелочков. Урсула была права. Они с Гретхен были одеты совершенно одинаково.
Гретхен принялась разглядывать свою футболку, пытаясь найти хоть какие-нибудь мелкие отличия. И тут она сделала открытие, поразившее ее настолько, что слушать объяснения учителя даже вполуха было уже невозможно. Гретхен обнаружила, что под футболкой у них с Урсулой тоже завелись «близнецы»: два аккуратных пухлых холмика, которые никуда не разъезжались, а симметрично располагались где положено. Если бы приставить левую грудь Гретхен к правой груди Урсулы, и наоборот, то никакой разницы заметно бы не было. Во всех комбинациях картина получалась очень даже симпатичная!
Сделанное открытие совершенно перебудоражило Гретхен – каждые три секунды она украдкой посматривала на обнаружившиеся интересные детали. «Вот так новости! – думала она. – Надо же, какие перемены! А если человек может так внешне перемениться, то и вокруг него тоже может все стать по-другому… Все-все-все…» Нельзя сказать, что эта мысль вызвала у Гретхен особую радость, но и страха она тоже не испытала. Скорее, ей было любопытно. Да, пожалуй, слово «любопытство» здесь подходит лучше всего.
Книга вторая
Гретхен и Гансик, или Тридцать три несчастья
Глава первая,
в которой еще ничего не происходит, потому что она предназначается для тех, кто пропустил первую часть истории про Гретхен и хотел бы поближе познакомиться с главной героиней
Маргарета Мария Закмайер, или попросту Гретхен, – пятнадцатилетняя школьница с крапчато-серыми глазами цвета дунайской гальки, с вьющимися темно-рыжими волосами, напоминающими шерсть кокер-спаниеля, и крошечным носом-пуговкой. Рост у нее – метр шестьдесят шесть, вес – пятьдесят три килограмма. То обстоятельство, что обе Урсулы (Урсула Майер и Урсула Коль), занимавшие в классе парту перед Гретхен, называли ее не иначе как «жирным поросенком», объясняется тем, что и та и другая соображали довольно медленно и еще не успели переварить тех перемен, которые произошли за этот год с Гретхен. Год назад она действительно была еще «жирным поросенком»: на шесть сантиметров ниже, чем сейчас, при весе в шестьдесят четыре килограмма!
– Бедняжка! Столько переживаний и несчастий за год! Совсем с лица спала! Смотреть не на что, кожа да кости! – приговаривала цветльская бабушка, глядя на Гретхен, и горестно качала головой.
Цветльской бабушку называли потому, что она жила в Цветле. Слушая эти бабушкины речи, папа, не уступавший ей в толщине, обычно согласно кивал и с тяжелым вздохом добавлял:
– Просто ужас! Совсем исхудала. Впору от истощения лечить. Того и гляди ветром сдует!
Сама Гретхен не считала себя «бедняжкой» и не думала, что год у нее выдался какой-то особо тяжелый. И ветра тоже не боялась.
– Гораздо полезнее быть худым, чем толстым! Это известно всякому более или менее разумному современному человеку! – говорила она в свою защиту, пытаясь перевоспитать папу с бабушкой. На семейные проблемы у нее тоже был свой взгляд. – Что вы дурака валяете? Мы же не в прошлом веке! Сколько людей разводятся! И при детях! Обычное дело. А по сравнению с тем, что устраивают другие, тот цирк, который развели тут папа с мамой, вообще игрушки! Детский сад!
Бабушку такие речи повергали в ужас. Ей не нравилось ни то, что говорит Гретхен, ни то, как она это говорит.
– Гретхен, ну что это такое?! Прекрати! – возмущенно требовала бабушка. – Разве порядочные девочки так выражаются? Раньше от тебя такого было не услышать! Это все оттого, что ты теперь живешь не пойми как. Как беспризорница!
Жизнь, которую вела теперь Гретхен и которая, по мнению цветльской бабушки, превратила ее внучку в «трудного подростка», действительно несколько отличалась от жизни среднестатистической школьницы. Дело в том, что родители Гретхен, которых окружающие раньше всегда считали образцово-показательной парой, начали вдруг ссориться и после нескольких месяцев домашних баталий расстались. Поводом для стычек послужило то, что мама вознамерилась пойти учиться и стать социальным работником. Ей надоело быть просто домохозяйкой. Но едва ли это было истинной причиной расставания родителей. Если кто-нибудь из друзей спрашивал, почему ее родители больше не живут вместе, а Гретхен не хотелось ничего придумывать, она честно говорила: