– Да что ты! Биби! Почему же ты не позвонила? – Чувство вины расползается, как толстый слой сливочного сыра.
– Не хотела, чтобы ты волновалась.
– Биби! Это неправильно, тебе нужно быть осторожнее, не перенапрягаться. – Она присаживается на край кровати и массирует мне ступни, нахмурившись от беспокойства.
– Знаю. Это было глупо.
– Сильный приступ?
– Не очень, – снова вру я надтреснутым голосом, чувствуя, как взгляд младшей сестры прожигает во мне дырки. Я стараюсь не встречаться с ней глазами, чтобы не рассмеяться.
– Милая, ты, наверно, напугалась? А люди в зале отнеслись с пониманием?
– Да, с пониманием. Жаль, потому что пришлось раньше уйти с тренировки.
– Ох, дочурка, ты ведь так ее ждала. А как твой новый спортивный бюстгальтер?
– Хм-м… вполне себе спортивный. Немного жмет.
– Ну да, они же очень обтягивают, – сочувственно воркует мама. – Бедняжка.
Дав закатывает глаза, она больше не может.
– Хорошо, что я была дома и смогла помочь ей. Я весь вечер за ней ухаживала. – Дав показывает мне язык. Мама на это ведется.
– Умница. Ведь так страшно, когда у нее приступ. Ты очень хорошая сестра! Как я люблю моих девочек, они всегда заботятся друг о друге.
Так бы и спихнула нашу птичку с насеста.
– Да, мы такие! – поет Дав.
– Я слышала, что велотренажеры – это кошмар, – произносит мама. – Вроде бы самое трудное упражнение.
– У меня ноги отваливаются, – ною я. Дав вонзает ноготь мне в икру.
– У отца где-то есть мазь… Вроде бы ею пользуются, когда занимаются тайским боксом, она успокаивает мышечную боль. Принести?
– Да. Если считать меня спортсменкой, наверное, больно не будет.
Дав пихается.
– Спортсменка. Заткнись уже. Выдержала разминку на одном-единственном занятии. Вряд ли тебя возьмут на Олимпиаду.
– Нет уж, извини, Дав, я и плавала, и занималась на велотренажере, все в один день. Так что вообще-то я триатлистка, или как это там. И кончай прикидываться, будто ухаживала за мной!
Мама возвращается.
– Ну давай, закатывай штанины.
– Она же не на войне была, – хихикает Дав.
– Посмотрела бы я на тебя на моем месте, – огрызаюсь я.
– Ха! Вело! Тренажер! Да легко! – Дав кивает на свою каталку.
– Вообще-то она в чем-то права, – поднимает брови мама.
– Слушай, подруга, это моя комната, и я могу выставить тебя, как только захочу – ползи себе на заднице.
– Не можешь, ты даже ходить не можешь после пяти минут на неподвижном велике! – отбривает Дав.
– Девочки, девочки. – мама закатывает штанины моих леггинсов. Кожу щиплет.
– Ой.
– Ничего, сейчас немного пощиплет.
– Что значит «пощиплет»?
– Поначалу она немного жгучая.
– Вряд ли будет хуже того, что сегодня было.
– Ляг, я вотру.
Пахнет мятой, но не натуральной, отдает больницей и анисовым семечком. Может быть, сарсапариллой. Запах так и бьет прямо в гортань. Ощущение, будто ноги намазаны вазелином. Густой бальзам с горько-сладким запахом вроде бы снимает напряжение, но при этом слегка кусается.
– Ну как? – спрашивает мама.
– Хорошо, – говорю я, хмуря лоб.
– Не печет?
– Нет. Она… – и тут начинается. Будто меня засыпали горячими углями. Будто я до волдырей обгорела на солнце. Будто…
– О-о-о-о-й! Сотри! Сотри! – Я сбрасываю с глаз огурцы и резко сажусь на кровати. Да что же это за день, сплошные мучения!
– Тихо, тихо! – Мама похлопывает меня по коленке.
– Мама, но она же жжется! – Дав покатывается со смеху. – А ты заткнись!
– Ты ведешь себя как младенец!
– Если тебе так нравится, почему бы самой не попробовать?
– Дав раньше все время пользовалась ею после паркура.
Сейчас я просто ненавижу Дав. Она так самодовольно смотрит на меня.
– Сейчас пройдет, потерпи минуту.
Боль в конце концов исчезает, и я снова могу дышать, хотя при этом ощущаю себя отвратительной, горячей, потной, неудачливой свиньей в одеяле, предательские длинные волоски которого прилипают к мази. Я ложусь и позволяю маме втирать дальше, и теперь, когда мои нервы привыкли к колющему жжению настоящего огня, это даже приятно. Я заменяю огуречные пуговки на веках.
– Думаю, ты права. – Мамин голос прорезает тепло бальзама. – Тренажерный зал – это, может быть, слишком для тебя, Биби, с твоей астмой и прочим. Может быть, тебе просто продолжать ходить в бассейн?
Я киваю, мне так жаль себя. Я хватаю кружок огурца.
Снимаю его с века и закидываю в рот. И начинаю им хрустеть, как какая-нибудь богатая дама в шикарном доме, которой делают массаж, а она при этом ест виноград. Я счастлива оттого, что теперь в безопасности: спортзал мне больше не грозит.
Каперсы
Противные маленькие горбатые прудовые лягушонки. Что это вообще такое?
Песто
Песто можно сделать из чего угодно. Не знаю, что значит «песто» по-итальянски, но наверняка что-то вроде «соус из топора». Я готовлю как положено – куча базилика, хорошее оливковое масло, поджаренные кедровые орешки, соль, перец, свежевыжатый лимонный сок и тертый пармезан, и, что замечательно, поскольку соус готовится в блендере, не нужно возиться с крошечной теркой для пармезана!
– Это прекрасно, что тренажерный зал не для меня. Не для меня, и все тут. Вот, например, я не люблю дельфинов. Я не осуждаю людей, которые без ума от дельфинов и готовы объехать весь мир, чтобы плавать с ними.
Точно так же не осуждаю людей, которым нравится спортзал. Просто тренажеры не для меня. И это нормально. Так же, вероятно, как и для многих. И вообще, я прохожу около пяти тысяч шагов за одну смену в «Планете Кофе», и одно это может улучшить мою физическую форму в кратчайшие сроки. Я бы предпочла доплыть до середины океана или взобраться на скалу, как какая-нибудь чертова амазонка, чем отрабатывать упражнение в спортзале с кондиционером под уродскую попсу, как заводная рабочая пчела. НЕТ, СПАСИБО.
– Да, но ты теперь член клуба, значит, должна ходить, – настаивает Дав.
– Дав, моя задница сдохла, понимаешь? Сдохла. – Дав хихикает. – И потом, я была там вчера, Дав. Никто в жизни не ходил в спортзал так часто.
Я очень стараюсь не казаться бесчувственной, но, кажется, моя беда только подхлестывает ее завывания. Поэтому я продолжаю: