Широкая кость - читать онлайн книгу. Автор: Лора Докрилл cтр.№ 49

А вы знаете, что чай из пакетиков, который мы пьем, – это труха, оставшаяся от первосортных чайных листьев?

Собственно, мы пьем содержимое пепельницы.

Думаю, не приготовить ли чашку чаю для Дав, но вдруг она проснется и захочет поболтать, вдруг ей захочется в туалет, а я все сделаю неправильно, я ведь ничего не умею? Мама говорит, что у нее вся спина в волдырях, будто обожженная. Не хочу этого видеть.

Тут я замечаю, что корзинки собак пусты. Их черные мохнатые подстилки все в серебристо-белой собачьей шерсти и усеяны изгрызенными резиновыми кольцами и мягкими игрушками. Ежедневное истребление резиновых игрушек, пушистые внутренности которых мотаются по доскам пола, как проплывающие облака. Псы умеют быть собой, уверенно и спокойно оставаться просто животными. Умеют выказывать привязанность, когда слова не нужны. Две самые глупые неуклюжие собаки на свете гораздо умнее меня, когда дело касается общения.

Как я уже говорила, обычно чашка чаю решает все проблемы. Даже если чай с лимоном и имбирем или свежей мятой. Горячий шоколад иногда тоже помогает. Но холодильник мне подсказывает: вот он, пришлепнутый к дверце магнитиком, написанный маминым почерком на клочке бумаги рецепт.

Иногда… когда нам нужно собраться с чувствами и снова стать собой, когда нам требуется кружка теплого утешения, нет ничего лучшего, чем… тигриное молоко. Мама всегда готовит его нам, если мы в плохом настроении или не в себе. Нужно отмерить по чашке молока и хорошо подогреть, потом добавить специи: молотый мускатный орех, молотый имбирь и палочку корицы. Когда молоко начинает кипеть, нужно выключить огонь и добавить для сладости большую ложку меда. Сверху я пристраиваю вилку и сквозь зубцы сыплю еще корицы, чтобы получились полоски. И, сама того не сознавая, я вхожу к спящей Дав.

Слышу приглушенное чириканье персонажей мультфильма. Собаки сопят рядом с диваном, похоже, им очень нравится спать на голых досках (ковер в гостиной папе пришлось снять, чтобы Дав было легче ездить в своей каталке). Едва я вхожу, Дав садится в постели.

– Извини, разбудила? – шепчу я.

– Нет, я так, дремала. – Похоже, она рада моей компании.

– Дала глазам отдохнуть, как говорит папа?

– Ну да, меня всегда бесило это выражение. А он разрешал нам рисовать ручкой на его ногах… Это что, тигриное молоко? – спрашивает она.

– Да, как ты догадалась?

– По запаху. Сто лет его не пила.

– Пора это исправить.

Я верчу чашку, протягивая ее сестре так, чтобы она могла ухватиться за ручку.

– Взяла, спасибо, – говорит она. – Все хорошо.

Она отпивает из чашки и вздыхает от удовольствия.

– Пацаны больше не объявлялись после того раза?

– Х-м-м. Мне кажется, у нас теперь будет мало общего, раз я останусь такой до конца лета… Не стану врать… мне всегда было трудновато с ними разговаривать. Мы проводили кучу времени вместе, но без особых разговоров. Понимаешь, мы все время занимались всякими глупостями и… ну говорить было не о чем. Даже неловко. Они немного… нудные. – Она морщит нос, как будто сама мысль о приятелях оказалась невкусной.

Я киваю.

– Понимаю. – Хочу погладить сестру по голове, но не могу решиться заглянуть ей в глаза. И шучу: – Придется теперь сменить ориентацию и дружить с девчонками. – Дав улыбается, ее улыбка ничуть не изменилась – осталась при ней.

– Только девчонок мне не хватает. Ты и мама – уже выше крыши. – Она смеется, одним глазом поглядывая на экран с мультиком. – Видела маму? Она совершенно не в себе. Слетела с катушек. Нет, пойми меня правильно, я понимаю, что моя задница похожа на два гигантских рулона туалетной бумаги, но я же не при смерти. – Она ощупывает свою голову.

– Не ковыряй, а то не заживет.

– Знаю, но не могу удержаться.

– А мне смешно смотреть на папу. – Я ложусь на пол у дивана рядом с собаками. Они тут же начинают потягиваться, решив, что пора и поиграть. – Он ведет себя так, будто их с мамой страстная любовь вот-вот разгорится заново, когда они вместе перевязывают твои боевые ранения.

– Так и ждет этого, правда? – Дав хихикает. – Вот ведь чудила! Да, смотреть на них – хоть какое-то развлечение, такая скучища все время сидеть дома.

– Да, надо бы… нам нужно куда-нибудь выбраться вдвоем.

– Пожалуй… у меня найдется свободное время, – шутит она. Но ее подбородок дрожит. Она выглядит точь-в-точь как в раннем детстве. Безобидная. Забавная. Маленькая. Как тогда, когда моей обязанностью было доставлять ее домой из парка и водить кататься с горки, когда я подпрыгивала, чтобы поймать улетевший воздушный шарик…

– Я так люблю тебя, Дав, – говорю я и обнимаю ее. Хотя не могу подобраться достаточно близко. Жаль, что мы не можем на время обменяться костями. Она получила бы мои, широкие и бесполезные, а меня бы превратила во что-то необыкновенное. В ту, кто может что-то делать с собой. Она позволяет мне обнимать ее, это не очень-то похоже на Дав.

– Ладно, пей свое молоко. Станешь от него сильной, как тигр.

Дав шарит рукой под пледом и достает телефон. Молча.

– Что там такое?

– Посмотри.

Летнее серебристое ночное небо. Городские огни сверкают, как в зеркальном шаре. Слышится смех. Шарканье кроссовок. Учащенное дыхание и звук рассекаемого воздуха. Потом я вижу ее, светлые волосы блестят под вспышкой камеры, как золотые искры. Мальчишки произносят: «кошачий прыжок». Один из них просит ее не делать этого. Другой тоже говорит: «не надо», объясняя, что у нее все равно не получится. Слышу в записи, как Дав говорит: «Получится!» Она прыгает. Как супергерой. У нее получается. Прыжок. Она цепляется, крепко. Повисает. Дом старый, полуразрушенный. Оконная рама, трухлявое дерево крошится в руках, как хрустящие хлебцы. Краска отваливается слоями. Мальчишки выкрикивают ее имя. Перепуганными голосами пытаются давать ей указания. Пальцы Дав ищут хоть один выступ в кирпичной кладке, чтобы уцепиться. Я почти физически чувствую, как она ломает ногти. Такая маленькая. Как паучок. Она делает неверное движение. Извивается. Старается выпрямиться. Невозможно на это смотреть. Но и не смотреть невозможно. А потом… ничего. Вероятно, камера упала.

– По-твоему, я идиотка? – шепчет она.

– Конечно, – фыркаю я.

– Вовсе нет. Я наврала маме. И папе. И врачам. И тебе. Я вовсе не потеряла равновесие. Я знала, что прыжок слишком высокий, Биби. И что у меня ничего не получится. Даже когда прыгала, знала, что не сумею приземлиться как следует. Но мне хотелось совершить что-то великое и отважное, как ты сказала…

Ну вот, хуже не бывает.

– Ты не виновата. Прыжок ведь тебе удался. Это оконная рама подвела. Старая, дерево прогнило, ты потеряла опору – но все равно ты сумела.

Дав плачет. Я обхватываю ее руками, она кладет голову на живот.