Царство льда - читать онлайн книгу. Автор: Хэмптон Сайдз cтр.№ 98

Эвенки вели себя довольно дружелюбно, однако через некоторое время Мелвилл понял, что эти бедняги ничем не могут помочь его отряду: где бы ни находилась их деревня, вести туда моряков они не хотели. Людям, которые и так жили на скудных арктических хлебах, было не прокормить одиннадцать голодных американцев. Казалось, Томат решил, что встретился со сверхъестественными существами, которые восстали изо льда где-то на севере. Мелвилл начал «замечать, что они побаиваются» моряков. Их действия натолкнули его на мысль, что они «хотят незаметно ускользнуть и бросить их в беде».

Теперь Мелвилл понял, что человеческого контакта для спасения было недостаточно. Каким-то образом нужно было подняться выше по реке и найти достаточно крупное поселение, чтобы вместить их большой и голодный отряд. Мелвилл снова и снова спрашивал эвенков о Булуне, который был четко отмечен на карте Петермана. Томат несколько раз закрыл глаза и изобразил храп, тем самым объясняя, что до Булуна отсюда «много ночей» и путь туда опасен.

В результате Томат привел их к себе домой, в крошечную деревушку Малая Буор-Хая, в которой было больше могильных крестов, чем живых людей. Несколько ночей американцы провели в юртообразной постройке, которая, по словам Мелвилла, была «удивительно грязной» и «воняла старой рыбой и костями». «И все же, – вспоминал Мелвилл, – мы были рады такому комфортному дому, ведь ночью разразилась ужасная метель».

Из Малой Буор-Хаи отряд Мелвилла пошел вверх по «извивающейся змейкой реке», постоянно натыкаясь на свежий лед, который быстро формировался на поверхности. 25 сентября моряки достигли группы хижин, известной под названием Арху. Еще четыре дня спустя они добрались до поселения Зимовьелях, стоящего на болотистом острове посреди реки. В Зимовьеляхе проживало около тридцати эвенков и несколько якутов – это было первое место на пути моряков, которое можно было назвать деревней.

Мелвилл хотел сразу же отправиться в Булун, но они добрались до Зимовьеляха в самом начале зимы – слишком поздно для дальнейшего плавания и слишком рано для безопасного передвижения по льду. Стоял переходный период от судоходства к езде на нартах. Мычанием и жестами жители деревни объяснили, что идти в Булун слишком опасно, пока река не встанет под лед.

Хотя Мелвилл настаивал, чтобы в Булун отвезли хотя бы его одного, он не смог найти проводника, готового отправиться в такое рискованное путешествие. Идти без проводника, по мнению Мелвилла, было равносильно самоубийству – в этом, как он выразился, чувствовалось «фальшивое геройство». В Зимовьеляхе не хватало собак для упряжки; те немногие, что попались на глаза Мелвиллу, были «жалкими, беспородными шавками». Моряки Мелвилла были не в состоянии продолжать путь. «Я взглянул на своих людей – слабые, голодные, с ввалившимися глазами, – писал Мелвилл. – Смотря на осунувшиеся лица, истрепанную одежду и искалеченные ноги, я понял, что риск слишком высок».

В итоге они вытащили вельбот из воды, поставили его в недосягаемости для льда и обосновались на краю деревни в нескольких балаганах – пирамидальных деревянных постройках с земляной крышей. Полы балаганов были устланы шкурами, а в окнах вместо стекол стояли ледяные пластины. Ждать нужно было две-три недели, а может, и больше. Вынужденная задержка сводила всех с ума – «бездействие было хуже смерти в дороге», как выразился Мелвилл, – но выбора у них не было. Они застряли на острове посреди Лены, пока вокруг медленно становился лед. Не имея возможности связаться с внешним миром, они считали, что больше с «Жаннетты» никто не выжил.

Их заточение в Зимовьеляхе в итоге пошло им на пользу, поскольку весь отряд Мелвилла отчаянно нуждался в отдыхе. Обитатели деревни, похоже, понимали это лучше самого Мелвилла и окружили замерзших гостей невероятной заботой. Женщины проявляли особенную чуткость: «Они осматривали наши обмороженные руки и ноги, сочувственно качали головами и даже плакали от нашей боли», – замечал Мелвилл. Полуслепой Даненхауэр написал: «Местные женщины всегда были очень добры, хотя и уродливы». Жители деревни понятия не имели, что это за чужаки, из какой страны они прибыли и как оказались в этой части света. Некоторые, похоже, полагали, что они выбрались изо льда. И все же обитатели Зимовьеляха всегда отводили команде вельбота почетное место в своих задымленных и теплых балаганах и делились с моряками всем, что у них было.

А было у них не так уж много. Эти бедняки готовились встретить зиму – их диета была так скупа на витамины и минералы, что многих поражала слепота. Но, по свидетельству Мелвилла, они все равно каждый день выделяли морякам по четыре крупные рыбины и «чуточку протухшего оленьего жира, поджаренного на грязной сковороде, полной оленьей шерсти». Из этого моряки варили «долгий суп» – иначе говоря, разбавляли речной водой рыбное и мясное рагу, чтобы питаться им дольше.

Кроме того, каждый день эвенки выделяли американцам по три-четыре гуся. С гусями у моряков возникала проблема, поскольку местные жители предпочитали есть гнилое мясо: они убивали гусей в период линьки и на весь остаток лета подвешивали тушки целиком возле своих хижин, даже не вынимая внутренностей. К осени гуси, по словам некоторых моряков, становились «довольно протухшими». Мелвилл писал: «Гуси были… старыми и вонючими; когда мы подвешивали их, потроха сами вываливались на пол». Это было чересчур даже для моряков, которые привыкли есть что угодно.

В период «вынужденной праздности», как Мелвилл называл их заточение в Зимовьеляхе, моряки коротали время за песнями и игрой в потрепанные карты. Они парили опухшие ноги в теплой воде. Чинили изорванную одежду и пришивали новые заплаты поверх старых. Чашку за чашкой пили горький чай и курили сигареты, набитые крепким русским табаком. Брились и стриглись, используя гребни, которые эвенки мастерили из окаменелых бивней шерстистых мамонтов. С азартом играли в шахматы вырезанными из дерева грубыми фигурами. Писали письма, которые надеялись отослать домой, как только доберутся до цивилизации. По утрам они спускались к замерзшей реке и помогали эвенкам поднять в деревню улов.

У Анегина время нашлось даже на романтику. Будучи эскимосом, он немного походил на эвенков внешне – по крайней мере, им так казалось – и знал несколько слов по-русски, благодаря чему они могли его понимать. Вскоре эвенки стали считать его своим. Мелвилл писал: «Анегин подружился со своими темнокожими собратьями, которые починили ему мокасины и зашили одежду, а через некоторое время пошли слухи, что он нашел в деревне даму сердца. Смущенно признав это, Анегин похвалил ее и сказал: «Много хороший маленький старушка».

Мелвилл опасался цинги, а учитывая, что им зачастую приходилось питаться протухшей пищей, боялся, как бы моряки не подхватили дизентерию или брюшной тиф. Хотя местная кухня и вызывала вопросы, Мелвилл понимал, что его жизнь и жизнь всех моряков его команды полностью зависит от этих щедрых – но традиционно кочевых – эвенков и якутов. «Больше всего я боялся, – вспоминал Мелвилл, – что местные жители, привыкшие к кочевому образу жизни, подобно арабам, свернут лагерь и молча ускользнут под покровом ночи».

Кроме того, Мелвилла беспокоил Коул. Рассудок стремительно его покидал. Казалось, он погрузился в мир грез и целыми днями нечленораздельно бормотал себе под нос. Мелвилл объявил его умалишенным, «не раздражительным, но возбужденным. Он нес чепуху, потеряв счет времени и не понимая, где находится». Коул все твердил, что «устал от странных, таинственных людей», которые были среди них. Он настаивал на встрече со «старухой». Вообразив себя профессиональным боксером, он вдруг принимался боксировать, молотя воздух, а порой и задевая любого, кто попадал ему под руку.