Звоню Кец. Передаю ей все сведения и рассказываю о своих подозрениях на этот счет. Мне кажется, что Мэлвин потрудился бы тщательнее скрыть все следы.
Конечно, она спрашивает, что было в конверте. Я колеблюсь, потому что не могу передать дневник полиции. В этот момент поднимаю взгляд и вижу, что в дверях кабинета стоит моя дочь. Вид у нее… странный. Она смотрит на меня, переступая с ноги на ногу. Я улыбаюсь ей, но она не улыбается в ответ.
– Заходи, милая, – говорю я ей. Ланни заходит, но делает лишь один шаг, словно сомневаясь. Это странно. Я гадаю, не случился ли в ее отношениях с Далией еще один кризис. – Я говорю с Кецией, подожди минутку, хорошо?
Ланни кивает.
– Гвен? – Кец напоминает мне, что все еще ждет. – Что было в конверте?
Я лгу. Мне приходится. Я не могу просить Сэма, чтобы он отдал последний кусочек жизни своей сестры; этот кусочек упакуют в пакет для улик, и, возможно, так он там и останется. Мэлвин мертв и уже не может заплатить за ту боль, которую причинил нам.
– Это было письмо, – говорю я. Знаю, что это глупо, потому что я уже передала следствию все письма, полученные от Мэлвина. За исключением того, что пришло сразу после моего возвращения из Киллмэн-Крик; это письмо покоится на дне озера.
– Мам, – произносит Ланни. Я бросаю на нее короткий взгляд. Глаза ее широко распахнуты.
– Мне понадобится это письмо, – говорит Кеция.
Ланни втягивает воздух и достает что-то из кармана своей толстовки.
Это конверт. Вскрытый конверт. И когда я протягиваю за ним руку и переворачиваю его, то едва не роняю. Это письмо от Мэлвина. Адресованное мне.
– Откуда ты узнала? Извини, – шепчет она. – Я… я думала…
Я инстинктивно отключаю передачу звука на телефоне. Хочу сказать Ланни, что всё в порядке. Но всё совершенно не в порядке. Я чувствую прилив абсолютного отчаяния, абсолютного ужаса.
– Где ты… где ты это взяла? – Мой голос дрожит почти так же, как у нее.
– Это было в почте. Не злись.
– Я не злюсь. Я просто… Когда оно пришло?
– Вчера, – отвечает Ланни. – Я знала, что ты не разрешишь мне… – Голос ее угасает, как и свет в ее глазах, и я знаю почему. Я чувствую то же самое, что и она. И я сделала бы всё что угодно, лишь бы она никогда такого не испытала. – Я просто думала… – Она вытирает глаза. – О боже, мама… он такое говорит…
Я обнимаю ее так, словно могу защитить от всего, спрятать в своих объятиях и забрать боль от каждого пореза, от каждого злого слова. Но я не могу этого сделать – и знаю это. Я целую ее в лоб и шепчу:
– Мне очень жаль, девочка моя.
Потом возвращаюсь к телефону, снова включаю микрофон и говорю:
– Извини за молчание, Кец. Да, это письмо у меня. – Я смотрю на Ланни и продолжаю: – Приезжай и забирай его.
И вешаю трубку.
Кладу письмо и конверт, полученный Сэмом, на свой рабочий стол. Ланни подходит и садится рядом с моим креслом, кладет голову мне на плечо и тихо плачет. Я глажу ее по волосам. Мы молчим.
Через полчаса я говорю:
– Вставай. – Поднимаю ее на ноги. – Мы идем на пробежку.
Она всхлипывает и смотрит на меня покрасневшими глазами, не в силах поверить в то, что я сказала.
– Нам нужно бегать, – говорю я ей. – Тебе нужно бегать. Иди готовься.
Дочь наконец кивает, с размаху снова обнимает меня и целует в щеку.
– Я люблю тебя, – говорит она и скрывается за дверью.
Я сижу в кресле, глядя ей вслед.
Потом смотрю на письмо, лежащее на моем столе – письмо, которое причинило такую боль моей дочери, – и мне требуются все мои силы, чтобы не закричать, не разорвать его на части и не бросить в озеро. Утопить это письмо, утопить того, кто его написал, заставить этот голос замолчать навеки…
Я не делаю этого. Встаю и выхожу из кабинета. Иду переодеваться.
И мы бежим.
* * *
Кеция заезжает к нам час спустя, чтобы забрать письмо. С ней Хавьер; у него сегодня выходной. Он приветствует детей, стукаясь с ними кулаками, потом спрашивает про Сэма. Я объясняю, что тот на работе, и Хавьер кивает.
– Да, – говорит он. – Можно переброситься с тобой парой слов? – Он оглядывается на детей. – Наедине.
Мы идем к озеру. Кец остается с детьми. Хавьер пинком отправляет прочь пару камешков, потом говорит:
– Не уверен, что должен рассказывать тебе это, но сегодня утром приезжал какой-то тип, чтобы купить патроны «Ремингтон Магнум» на 7 миллиметров.
– И что это значит? – Название мне ничего не говорит.
– Патроны для снайперской винтовки, – поясняет он. – Ему нужны были патроны для снайперской винтовки, но у меня их не было. Я сказал ему, что нужно было заказывать заранее.
– Ты его знаешь?
– Спад Бельден, дядюшка Джесса. Он служил в армии во время первой войны в Ираке.
– И зачем ему?
– А как ты думаешь?
Плохие новости.
– Они могут убить нас из-за пьяной драки?
– Это Бельдены, – говорит Хавьер, как будто это отвечает на вопрос. – Хотя есть шанс, что он покупает патроны просто для практики. Он любит сохранять твердость руки.
На улице жарко, и я продолжаю потеть.
– И все же странное время он для этого выбрал. Учитывая, что мы ищем снайпера.
– Да, – соглашается Хавьер. – Поэтому я и завел об этом речь. – Он перекатывается с пятки на носок, взад-вперед, руки скрещены на груди. – Федералы обшарили их нору три месяца назад, но ничего не нашли. Они думали, что Бельдены варят мет, но они этого не делали. По крайней мере не здесь. Но… штука в том, что если б Спад хотел причинить тебе вред, вряд ли он стал бы покупать патроны у меня. Он знает, что мы друзья. Он знает, что я предупрежу тебя об этом. – Проводит ладонью по своей голове; волосы его коротко острижены, и эта строгая военная прическа придает ему вид бойца, готового к сражению. – Но, черт побери, может быть, он намеревался сделать именно это. Хотел просто пощекотать тебе нервы. Не знаю.
– Это не может быть только из-за того, что Сэм вышиб тому парню парочку зубов.
– Ну, – отвечает Хавьер, – бывало, что и из-за меньшего здесь вспыхивали целые войны. Никогда нельзя сказать заранее, что люди воспримут как личное оскорбление. Особенно такие люди, как Бельдены, – они живут ради своей гордости. И умирают тоже. Сэм для них чужак, приезжий из большого города. Так же, как и ты.
– И это не относится к моему бывшему мужу?
– Сомневаюсь. Ты и дети… для них это просто побочный фактор. Мелочи. Настоящая забава для них – охотиться на мужчин.
Это ужасно иронично. До сих пор мне грозила опасность из-за того, что совершил Мэлвин. И теперь я снова вынуждена защищаться от посторонних людей – из-за того, к чему не имею никакого отношения. Есть в этом некий мрачный, тошнотворный юмор.