Марь - читать онлайн книгу. Автор: Алексей Воронков cтр.№ 38

А вот солдатик не такой. Он обходительный и водку не пьет. Всегда приходит трезвый, при этом подарочек обязательно какой-нибудь принесет. То пряник, который пришлют кому-то из бойцов в посылке, то конфетку. И когда целует, он не переступает черту. А как он целуется! Это тебе не Ванька, пьяная харя. Тот так обслюнявит тебя, так обсопливит в пьяном угаре – противно вспоминать. А от солдатика как-то хорошо всегда пахнет – будто бы ты дышишь полевыми цветами.

…И все-таки это произошло… Они тогда, проводив последнего посетителя, сидели на старом кожаном диване, что стоял у входа в библиотеку, и он легонько гладил ее волосы. Потом был долгий поцелуй – и все… Дальнейшее она плохо помнит. Помнит только, что был взрыв. Мощный, оглушительный. До беспамятства. Такое с ней случилось впервые в жизни, когда она почувствовала себя настоящей женщиной. Не тем животным, которого силой заставляют заниматься любовью, а свободной, сильной, бесконечно любящей женщиной. Вот, значит, что такое настоящее счастье! – потрясенная, думала она.

С этой поры Володьку было не узнать. Он стал серьезным и задумчивым. Меньше улыбался, реже вступал в разговоры.

– Ты, случаем, не втрескался в эту свою тунгуску? – спросил его как-то Рудик, но тот не ответил ему.

Это было странно. Обычно мужики хвастаются своими победами на любовном фронте, а этот, напротив, пытается сделать вид, что с ним ничего не происходит. Такое бывает, когда влюбляются по-настоящему, когда живут не мыслями о победах, а глубокими тайнами своих чувств.

Те же чувства теперь испытывала и Эльга. Странно, еще недавно она вместе со всем поселком просила духов, чтобы те прогнали чужаков с их земли, а сегодня она даже думать боялась о том, что может расстаться со своим солдатиком. Черт с ней, с этой тайгой, лишь бы ее Володька был рядом.

– Ты меня никогда не бросишь? – бывало, оставшись с ним наедине, спрашивала она Грачевского.

– Нет… никогда…

– Правда-правда?..

– Правда-правда…

Она клала голову ему на колени, и он гладил ее волосы. Воздух наполнялся благостной тишиной, когда ей казалось, что в эту минуту нет никого на свете счастливее ее.

– А почему ты никогда не пригласишь меня к себе домой? – однажды спросил он Эльгу.

Она замялась.

– Ладно, – говорит Володька, – коль не хочешь, не надо.

– Да что ты! – вспыхнула девушка. – Я давно хотела тебя познакомить с мамой. Только… – Она смущенно опустила глаза. – Понимаешь, у нас в доме нет мужчины, и мы… В общем, бедно у нас… – еще больше смутившись, произнесла она.

«Ах вот в чем дело! – подумал Грачевский. – И всего-то? Но ведь и он не барин… И вообще достоинство человека не в его достатке, а в том, чем он живет…»

…Эльга нисколько не преувеличивала. Дом, куда она привела Володьку, был маленьким и убогим. При этом и снаружи, и внутри он требовал хозяйского ухода. Тут и завалинку давно бы следовало подправить, и крышу починить, и крыльцо… А в доме еще и печка дымила. Правда, женщины что-то пытались с ней сделать, но разве дойдет их ум до высокой хозяйственной мысли, разве хватит сил поднять неподъемное? Так и жили.

Правда, что касается чистоты в доме, то с этим было все в порядке. Первое, что бросалось Володьке в глаза, – это свежевыбеленная печь, или, по-местному, огок, которая занимала часть кухни и прихожей. Кухонка была небольшой, но уютной. Ее можно было рассмотреть уже с порога. Маленькое прикрытое занавеской окошко; на левой стене авануки – умывальник, у окна – обеденный стол, на котором покоилась ага – берестяная посудина с нарезанным хлебом, покрытым чистой салфеткой. Над печкой – арги, приспособление в виде железного прута с крючьями, на которых висело кухонное полотенце – соктор, ковш – соковун и еще что-то из утвари. На припечке – калан, большая кастрюля с едой. Рядом на стене – икэвье, полка для посуды. На плите – сковородка, или ковордо, под крышкой которой что-то там затейливо шкворчало. Здесь же рядом с полуразвалившейся печкой находились дрова – илавун и топор – сукэ.

В прихожей такая же простота. У самых дверей – небольшой коврик – кумалан, – сшитый из шкуры, взятой с головы сохатого; здесь же мулевун – ведро для воды, справа на стене – вешалка из оленьих рогов, или, по-местному, локовун, на которой висела верхняя одежда – унгу.

От порога в ту строну, где находилась гостиная со смежной спальней, вела чистенькая, слегка потертая по всей длине ковровая дорожка. Посреди гостиной лежала большая медвежья шкура, на которой стоял круглый древний стол, покрытый простенькой скатертью. Вкруг стола были расставлены обыкновенные, видавшие виды табуретки. На одной из таких табуреток, здешние люди этот предмет называют тэгэк, спиной к окну сидела Эльгина мать Марьяна – измученная болезнью еще не старая женщина с впалыми щеками и желтой, высушенной до пергаментной зрелости кожей на лице. Глаза ее были тусклыми и настороженными.

Бедная женщина… И какая хворь к ней привязалась? Теперь вот страдает. И все равно ходит кормить своих лис. Эльга ей говорит, чтоб она оставила работу, подлечилась, но куда там! Привычка быть при деле сильнее боязни умереть. Сегодня она уже дважды побывала на звероферме, а теперь вечер, рабочий день закончился. В доме тепло, но на ней силэкчик, душегрейка, а на ногах домашние унты из камуса – кулпэк. Ее больное дыхание смердило, как протухшее оленье мясо. Но Грачевский не подал виду – просто пожалел ее. Поздоровавшись, он замер в нерешительности.

Марьяна уперлась в него тяжелым больным взглядом и молчала. Видно, пыталась рассмотреть его. Такое было впечатление, что она будто бы прощупывает его душу, лезет в его мозги в попытке прочитать его мысли. Видимо, ей что-то не понравилось в нем, и она тяжело вздохнула.

– Мама, вот это и есть Володя… – робко произнесла Эльга, выглядывая из-за спины Грачевского. Та что-то прошамкала и закашляла. Она кашляла долго и отчаянно, и Володька вновь пожалел ее.

Когда к ней наконец вернулись силы, она что-то сказала Эльге по-эвенкийски, и та помчалась на кухню, после чего принялась накрывать на стол.

– Сейчас мы будем ужинать… – сказала она и тут же наткнулась взглядом на отчаянный протест Грачевского.

– Нет, спасибо… Я не буду – мы только что поужинали с ребятами, – сказал он.

Но ее эти слова не смутили.

– Ну и чем вас там кормили? Кашей?.. – спросила она и улыбнулась. – А мы мясо будем есть…

При слове «мясо» у него как-то дружно и весело зашевелились кишки, а рот обильно наполнился слюной. Он пожал плечами: дескать, мне ничего не остается, как подчиниться грубому хлебосольному напору.

Вначале, как и положено, Эльга принесла из кухни столовые приборы. Они были у нее по-здешнему незамысловатые – три деревянные чашки, берестяной туесок с солью, кото – нож… Перед каждым она положила по ункану – деревянной ложке. Тут же появилась берестяная посудина с топочой – эвенкийским хлебом. Позже он увидит, как готовят этот хлеб. Вначале в прохладную подсоленную воду добавляют пищевую соду, муку и замешивают тесто. Дают время, чтобы тесто растронулось, после чего делают лепешку. Проткнув лепешку вилкой и слегка обсыпав мукой, ее выкладывают на горячую золу, покрыв сверху такой же горячей золой. Когда лепешка будет готова, нужно будет только стряхнуть с нее золу и подать к столу с растопленным животным жиром или с корчоком – молочным напитком. Его здесь готовят просто: в берестяной бидончик – эхас – наливают охлажденное оленье молоко и деревянной вертушкой, которую эвенки называют ытык, вручную взбивают в густую пену. В нее добавляют сок голубики и подают к столу.