Морок - читать онлайн книгу. Автор: Михаил Щукин cтр.№ 45

Андрей засмеялся. Рябушкин никогда не писал о «знакомых тропинках», после его фельетонов в редакции разом взрывались все телефоны, но он никогда не терялся – спорил, отругивался и потом все начинал сначала.

– Пожалуй, мы не доживем до твоих тропинок.

– Все может быть, Андрюша. Еще вот так раза два по лбу вдарят…

По коридору снова зацокала острыми каблучками сапог Нина Сергеевна.

– Андрюша, где информация? Полосу надо сдавать.

– Несу, Нина Сергеевна, на машинку несу.

– Медленно, мальчики, медленно работаем. Резину тянем!

Андрей схватил листок со своей информацией, вышел из кабинета и, выходя, увидел – Рябушкин, поджав и без того тонкие губы, комкает и рвет рукопись статьи.

После обеда собрались в редакторский кабинет на планерку. Андрей зашел первым и занял свое обычное место в углу за длинным полированным столом. Ему доставляло удовольствие смотреть, как заходят другие.

Вот, стукнув дверью, быстро, словно впрыгнул, в кабинете появился Рябушкин, кинул на стол тонкий, измятый блокнот, сел, дернул плечами и, глянув на Савватеева, отвернулся к окну. Дверь отворилась медленно, широко, и через порог неторопливо перешагнул замредактора Владимир Семенович Травников. Замом Владимир Семенович работал уже двадцать лет, и редакцию без него невозможно даже представить. Был он очень высокого роста, носил коротковатые брюки и сорок пятого размера ботинки на толстой бесшумной подошве. Он осторожно ходил, мягко и неслышно ставя ступни, осторожно здоровался, подавая длинную слабую руку, осторожно разговаривал, подолгу подбирая слова и заполняя паузы протяжным «э-э-э», поэтому, когда он начинал рассказывать какую-нибудь историю, все маялись, дожидаясь ее конца.

Владимир Семенович сел за стол, положил перед собой толстый, в кожаном переплете, еженедельник и старую ручку с вечным пером.

Нина Сергеевна расстелила перед Савватеевым на столе макет и стала показывать, где какие материалы. Нина Сергеевна всегда торопилась, всегда спешила, и ей некогда было на себя глянуть. Жиденькие, крашеные-перекрашеные волосы растрепались, руки измазаны в типографской краске, где-то торкнулась об стенку, и теперь сзади на черной юбке белело пятно. Мужчины улыбались и отводили взгляды, подсказать, чтобы отряхнулась, было как-то неудобно. Ничего, забежит после планерки в типографию или в корректорскую, там женщины подскажут.

Последним пришел завсельхозотделом Косихин. Молчаливый, с вечно хмурым взглядом. До редакции, куда его перетащил Савватеев, Косихин работал агрономом, и здесь, на новом месте, он все делал, как на поле, по-крестьянски обстоятельно и неторопливо.

– Все собрались, мальчики? Давайте начинать. – Нина Сергеевна отпорхнула от редакторского стола и примостилась за общим. Субботний номер. Вторая полоса вся. На третьей… на третьей… Рябушкин, а где ваш материал по ПМК?

– Мой материал, Нина Сергеевна, в корзине. Да-да, в примитивной проволочной корзине, куда плюют и бросают окурки.

– А можно без ваших вечных шуточек?

– Я завернул статью, – спокойно сказал Савватеев. – Не пойдет.

– А, ну тогда ладно. Я что-нибудь найду. Тут запас еще есть.

Номера на следующую неделю планировали и утрясали долго. Потом Савватеев разносил Нину Сергеевну за ошибку в сегодняшнем номере, наконец утих, закурил и совсем успокоился.

– Хватит, наговорились, работать пора. У кого вопросы?

– Мне надо завтра в Полевское съездить, с письмом разобраться, – официальным голосом и стараясь не смотреть на редактора, сказал Рябушкин.

– Какое письмо?

– От механизатора, Самошкин фамилия. По райпо.

– Письмо отдай Агарину. Он поедет.

– По всем статьям попал я, Павел Павлович, в вашу немилость. Куда мне теперь, «зноем палимому»?

Савватеев, дымя «беломориной», неопределенно махнул рукой – мол, иди куда хочешь.

– Спасибо и на этом. – Рябушкин нахохлился и замолчал.

– Все свободны. Агарин, останься.

Когда все, кроме Андрея, вышли, Савватеев потряс крупной седой головой, потер лоб и поморщился. Редактор молчал, и Андрей ждал, когда он заговорит. Молчание затянулось. Наконец Савватеев, словно очнувшись, поднял глаза. Они были усталыми и грустными.

– Там письмо от Самошкина. Ты повнимательней, поподробней с мужиком поговори. Мудрят наши торгаши чего-то.

– Павел Павлович, у Рябушкина лучше бы получилось, чем у меня.

Савватеев снова надолго замолчал, и Андрей не решился нарушить это молчание вопросом. А хотелось ему спросить: что происходит между редактором и Рябушкиным? Домыслы о пенсии и о желании тихой жизни он откидывал сразу. Не лезет ни в какие ворота. Не такой он человек, Пыл Пылыч.

Крутоярово – не город, не деревня, так, среднее что-то. Многие знакомы, все, однако, друг друга не знают. Но есть свои знаменитости, которых знает каждый. Таким был и редактор районки. То ли он сам гнал коней, то ли судьба их подстегивала, но казалось, что Пыл Пылыч всегда торопился, боясь опоздать… В пятнадцать лет – лесоруб, стахановец, в восемнадцать – секретарь райкома комсомола, в двадцать – командир разведроты, в двадцать пять – председатель райисполкома, в двадцать семь – студент. Были еще и другие должности. В начале шестидесятых за статью, которая шла вразрез с официальной линией, он был исключен из партии, снят с редакторов и работал в Крутояровском леспромхозе простым лесорубом. Потом времена изменились, Савватееву вернули партийный билет и снова назначили редактором.

Все это Андрей хорошо знал и всегда любил Пыл Пылыча, с самого первого дня работы в редакции. Поэтому и не мог согласиться со словами Рябушкина. Не принимала их душа.

– Значит, говоришь, у Рябушкина лучше бы получилось… Видишь ли, Андрей, важно не только как писать, но и с какой душой. Вот все, что я тебе могу сказать. Ты должен сам во всем разобраться и сам все понять. Не хочу я тебе свое мнение вколачивать. Как говорится, иди и гляди. Ну, давай двигай.

– Здорово-то здорово, а куда ты в ботинках собрался? Если где сядем, я тебя как отогревать буду?

Так встретил утром Андрея редакционный шофер Нефедыч. Встретил без особой радости.

– Не бойся, Нефедыч, не замерзну. С таким шофером не пропаду.

Тот приосанился. Любил, грешным делом, когда его похваливали. А вот ездить не любил. И Савватеев, не выдерживая, частенько ругался:

– Нефедыч, ты как хитрый мерин: из дому не выгонишь, еле плетется, а домой и понужать не надо – сам скачет. «Апять ряссора паламалась», – передразнивал он его.

– Цела ишшо, – невозмутимо отвечал Нефедыч. – А паламается. Каждый день как заполошные носимся, ремонтировать некогда. А ряссора, она не вечна, хоть и железна.

Сейчас, приосанившись, он глянул вверх, на небо, и сразу сник.