Черный Леопард, Рыжий Волк - читать онлайн книгу. Автор: Марлон Джеймс cтр.№ 49

– Пришли, – сказал Леопард.

Рухнувшая Башня.

Само по себе это оговорка. Башня не рухнувшая, она вот уже четыреста лет как рушится. О том старики и говорят, что в те времена строили две башни в стороне от остального Малакала. Мастера-строители ошиблись в тот самый день, когда стали строить на дороге, шедшей вниз, а не поднимавшейся в горы. Две башни, одну толстую и одну тощую, построили под жилье для рабов на время до прихода корабля с востока, какой увозил их. А тощей башне предстояло стать самой высокой во всех землях, такой высокой, что, как некоторые говорят, с нее горизонт юга было видать. По восемь этажей у каждой, но та, что повыше, тянулась вверх дальше, будто маяк для великанов. Одни говорят, что главному строителю видение было, другие говорят, что он безумен был: с курами сношался, а потом рубил им головы.

Только вот что видели все. В день, когда последний камень был положен (после четырех лет гибели рабов от несчастных случаев, железа и огня), назначили торжества. Военный правитель крепости (а Малакал был всего лишь крепостью) явился со своими женами. Явился и принц Моки, старший сын короля Кваша Лионго. Главный строитель, этот трахаль ебарь куриный, уже собирался оросить основание куриной кровью и выпросить благословение богов, как вдруг башня, что повыше и потоньше, качнулась, заскрежетала, пылью фукнула и закачалась. Она раскачивалась взад-вперед, с запада на восток, и до того размашисто, что два раба, все еще завершавшие работы на крыше, слетели с нее. Тонкая башня накренилась, наклонилась и даже согнулась немного, пока не легла на толстую башню и они не слились, словно любовники, в страстном поцелуе. Поцелуй тот потряс и бахнул, что твой гром. Башня, казалось, рухнула, только этого так никогда и не случилось. Две башни ныне смялись в одну, но ни та, ни другая не поддались и не упали. А после десяти лет стало ясно, что никакая башня не падет.

Людям даже понравилось жить там. Потом это стало гостиницей для усталых путников, потом крепостью для рабовладельцев и их рабов, а после, когда три этажа тощей башни рухнули один на другой, это было ничем. Ничто из этого не объясняло, почему наш Барышник пожелал встретиться тут. На трех верхних этажах многие лестницы были снесены. Малый остался снаружи. Что-то погромыхивало в нескольких этажах ниже, словно основание башни вот-вот поведет.

– Эта башня в конце концов брякнется вместе со всеми нами, – сказал я.

Мы ступили на пол, какого я в жизни не видел, на нем был узор, как на кентской ткани ^[29], только в виде черно-белых кругов и стрелок, что вращались по кругу, хотя все на месте стояло.

Перед нами оказался дверной проем без двери.

– Три глаза, смотри, как в темноте светятся. Леопард и полволка. Это так ты свой нюх обрел? Тебе по вкусу кровь, как и этому котяре? – раздался голос Барышника.

– Нет.

– Входите и говорите, – произнес Амаду.

Я было рот открыл, чтоб сказать кое-что Леопарду, но тот уже обратиться успел и затрусил на всех четырех в комнату. Внутри факелы бросали свет на белый потолок и синие стены. Похоже было на реку ночью. На полу лежали подушки, но никто на них не сидел. Зато какая-то старуха сидела прямо на полу, скрестив ноги, ее коричневое кожаное платье пахло животным и выглядело так, будто кто-то только что ее в шкуру укутал. Голова ее была кругом выбрита, кроме волос на макушке, заплетенных в длинные седые косицы. Серебряные круглые серьги, большие, как блюдца, свисали с ее ушей и лежали на плечах. Шею ей окружали несколько ожерелий из красных, желтых, белых и черных бусин. Старушечьи губы шевелились, но она ничего не произносила и не смотрела ни на меня, ни на котяру, что трусил вкруговую по комнате, словно еду выискивал.

– Мой пятнистый зверь, – сказал Барышник. Леопард повернулся к нему.

– Во внутренние покои, – махнул рукой Барышник, и Леопард убежал.

В комнате находились пятеро. Подаватель фиников – рядышком с хозяином и готовый скармливать ему плоды. Еще один мужчина, до того высокий, что, пока он своей левой ногой не двинул, я принимал его за подпиравшую потолок колонну, вырезанную в виде человека. Вид у него был такой, что казалось: топни он ногой, и башня эта окончательно завалится. Кожа у него была темная, но не так темна, как моя, больше напоминала цветом неподсохшую грязь. И блестела даже при скудном свете. Я разглядел красивые пятнышки шрамов у него на лбу, одна их цепочка огибала его нос и расходилась по щекам. Никакой рубахи или иного покрова, зато множество ожерелий на голой груди. Юбка вокруг талии, вроде как пурпурная, и два кабаньих клыка в ушах. Никаких сандалий, или башмаков, или сапог, да никто и не пошил бы их для человека с такими ногами.

– Никогда не встречал О́го так далеко на западе, – сказал я. Он кивнул, так что я, по крайности, узнал, что он О́го, великан высокогорья. Но сказать он ничего не сказал.

– Он не помнит ни одного имени, данного ему, – сказал Барышник, – вот мы и зовем его Уныл-О́го.

О́го промолчал. Его больше занимали мотыльки, летевшие к лампе посреди комнаты. Пол дрожал, стоило ему лишь ступить.

В углу, у закрытого окна, на табурете сидела высокая худая женщина, которую мы той ночью видели. Волосы ее были все так же растрепаны и торчали во все стороны, будто б не было ни матери, ни мужчины, кто уговорил бы ее укротить их. Платье на ней было все таким же черным, но уже с белой полосой, кольцом обвивавшей шею, а потом шедшей вниз между грудей. Под рукой у нее стояла чаша со сливами. Вид у женщины был такой, будто она вот-вот зевнет. Посмотрев на меня, она произнесла, обращаясь к Барышнику:

– Ты не говорил мне, что он из речных людей.

– Я вырос в городе Джуба, а не у какой-то речки, – выпалил я.

– У тебя все повадки ку.

– Я из Джубы.

– Ты и одет как ку.

– Эту одежду я в Малакале нашел.

– Украл, как какой-нибудь ку. На тебе даже запах их. Вот, уже чувствую, будто я по болоту пробираюсь.

– По тому судя, как вы нас знаете, может, это болото сквозь вас пробирается, – усмехнулся я.

Тут Барышник рассмеялся. Она же вцепилась зубами в сливу.

– Ты ку или стараешься быть им? Одари нас мудрым речным присловьем, что-нибудь вроде такого: тот, кто идет по следу слона, никогда росой не обмочится. Чтоб могли мы сказать, мол, малый из речных, даже обсирается мудростью.

– Наша мудрость – дурачество для дурашливых.