Черный Леопард, Рыжий Волк - читать онлайн книгу. Автор: Марлон Джеймс cтр.№ 101

«Оборра Гудда

День Гарда Дума

В ту самую ночь Белекун оставил меня одного. Всю ночь я писал. Потом этих услышал, нытье, грубый окрик, захлебнувшийся вскрик и еще один грубый окрик. Там, за моей дверью, в четырех дверях от моей. Я распахнул ее, и там стоял Амаки Склизлый. Спина его была мокрой от пота. Я бы свалил все на Бога железа, однако голова моя полнилась лишь собственным моим гневом. Его чаша-ифа ^[45] лежала там же на полу у его ног. Я опустил ее ему на голову. Еще и еще. Он упал прямо на девушку, совершенно закрыв ее.

Скоро за мной придут. Афуом и Дуку сказали мне: мол, не тревожься, молодой братец, мы уже предприняли меры. Мы явимся за твоей женой и мальчиками, и народ подумает, что они пропали, как зыбкое воспоминание».

Шесть сыновей.

Между этой книжкой и той, что под ней, лежал листок бумаги. Я сразу определил, что когда-то он издавал сильный запах, вроде записки, посланной любовнице. Его собственный почерк, только не такой корявый и торопливый, как в его дневнике. Написано:

«Человек будет претерпевать страдания, добираясь до дна истины, зато не будет он терпеть скуку».

Басу Фумангуру – человек с севера Песочного моря. Сужу об этом только по пристрастию северян к загадкам, играм и двусмысленным разговорам порой на границе нечестивого города, где, коли угадаешь неверно, могут и убить на месте. Для кого писалось это?

Для себя самого или для того, кто прочтет? Только Фумангуру знал: рано или поздно кто-то прочтет. Он понимал, что силы нагрянут за ним, и все это заранее сюда перенес. Никто не забирал ничего из Архивной палаты, даже Король. Кто-то да пришел бы, отыскивая, может, петиции, каких никто не смог найти и какие, вполне может быть, даже не существовали. Все это болтовня про петиции против Короля, будто бы никто никогда не писал о несогласии с Королем. И все же под этими ведомостями никаких петиций не было, одни лишь страницы и страницы налоговых подсчетов, на сколько больше стало у него коров в сравнении с прошлым годом. Подсчеты урожая зерна в Малакале. И земли его отца, и приданое, какое он помог выплатить дочери своего двоюродного брата.

До тех пор, пока я не наткнулся на одну страницу среди старых папирусов, расчерченную линиями и рамками с именами. Свет свечи сделался ярче, а значит, снаружи стемнело. Ни звука от архивариуса, я даже подумывал, не ушел ли он.

Свеча горела медленно. На самом верху листа и очень крупно было выведено: Кваш Моки. Отец прадеда Короля. У Моки было четыре сына и две дочери. Старшим сыном был Кваш Лионго, прославленный Король, а под его именем значились четыре сына и пять дочерей. Ниже имени Лионго стояло имя его третьего сына, Кваша Адуваре, что стал Королем, а под ним – Кваш Нету. Под Квашем Нету значатся два сына и одна дочь. Старший сын, Кваш Дара, – наш нынешний Король. По-моему, я и знать никогда не знал имя сестры Короля, пока не увидел его написанным на этом листке. Лиссисоло. Она посвятила жизнь служению какой-то богине, какой, я не знаю, но служительница богини теряет свое прежнее имя и обретает новое. Моя хозяйка постоялого двора как-то раз поведала о сплетнях, будто эта королевская дочь вовсе не монахиня, а умалишенная. Потому как ее скудный умишко не смог управиться с чем-то большим и ужасным. Что за ужасное это было, хозяйка не знала. Только было оно – ужасное. Ее отправили жить в крепости в горах, куда ни войти и откуда выйти нельзя, так что и прислуживавшие ей женщины тоже оказались навеки взаперти. Я отложил родовое древо в сторону, все еще терзаемый загадкой Фумангуру.

Под вычерченной им последовательностью королей имелась приписка, сделанная его почерком. Опять счета и подсчеты, и счета других людей, и подсчеты других людей, опись съестных припасов всех старейшин, список посещений, еще его дневниковые записи, некоторые из которых датировались годами раньше, чем написанное сверху. И даже две небольшие книжечки его советов в любви, какие, по всему судя, он написал в те времена, когда они с Королем увлекались чем угодно, но не этим. Еще книги пустые, без слов, от их страниц исходили запахи, а еще рисунки кораблей, и зданий, и башен выше Малакалских, была книжка, обозначенная как сказание о запретном путешествии в Мверу, какую я раскрыл, только чтобы начертания буквенных символов посмотреть, но они не походили ни на что, виденное мною прежде.

А еще вот эти, книга за книгой, страница за страницей о мудрости и наставлениях старейшин. Пословицы, услышанные или им самим придуманные, – не знаю. Протокольные документы о заседаниях старейшин, некоторые даже написаны не им. Я клял его на чем свет стоит, пока не образумился.

Я страдал от скуки.

Как он и писал, что буду, так я и страдал. И тут все блестящее великолепие его манеры поразило меня, словно бы ветер внезапно дунул мне в лицо ароматом цветов. Страдать от скуки, чтобы добраться до правды. Нет, выстрадать скуку, чтобы достичь дна правды. Постичь правду до дна.

Я ухватил две стопки книг и бумаг (обе мне до подбородка доставали) и отложил их в сторону, оставив одну на полу. Красный кожаный переплет, перевязанный на узелок, разжигал мое любопытство. Страницы были чистыми. Я опять стал сыпать проклятиями и едва не запустил книжку через весь зал, пока не взлетела последняя страница. «Когда прилетят птицы», – значилось на ней. Я поднял взгляд к окну. Само собой. Там, у подоконника, отошли две деревянные дощечки. Я забрался туда и снял их. Под деревом лежала сумка из красной кожи, набитая большими разрозненными листами бумаги. Я сдул пыль с верхнего листа, на котором значилось:

«Писано в присутствии Короля его верноподданнейшим слугой Басу Фумангуру».

Я смотрел на то, из-за чего некоторые люди уже поплатились своими жизнями. На то, что подвигало людей идти на происки и заговоры. Эти разрозненные, грязные, вонючие листки, они уже успели изменить жизненные судьбы многих. Одни требовали покончить с пытками и наказывать штрафами за малозначимые нарушения. Кто-то просил, чтобы собственность умершего мужа переходила его первой жене. А один заявлял такое:

«Да будут все свободные люди этих земель, как те, что родились таковыми, так и те, кому свободу даровали, никогда не порабощены и не ввергнуты в рабство вновь, пусть жизнями их не распоряжается призыв на войну без оплаты, подобающей им по их достоинству. И свобода эта да будет у их детей и детей их детей».

Я не знал, убил бы его за такое Король, зато знаю многих, что убили бы. И все же было еще и это:

«Всякий справедливый человек, кто готов предъявить претензию королю, должен быть защищен законом, и ни он сам, ни его родные не должны понести никакого ущерба. В случае если дело против короля будет прекращено, истец не должен понести никакого ущерба. В случае если дело решится в пользу этого человека, ни он, ни его родные не должны понести никакого ущерба».