– Я ему говорю: «Вы сами наше положение знаете, дать нам за девчонкой нечего». А он в ответ: «Я за ней посмотрел, девушка она работящая, честная, так что возьму как есть, в одной холстинке». А Юн, его племянник, тоже парень незлой и не дурак вроде. Господин Борас вчера сказал, что половину ему оставит, не меньше. Так что тебе хорошо будет.
Радка и сама понимала, что ей будет хорошо, куда уж лучше. Со своим женихом она, правда, ни разу прежде не говорила, но в таких домах, как у Бораса, все про все знают, а про Юна ей ничего дурного не говорили. Наоборот, вся прислуга сходилась на том, что он малый добрый да веселый, здоровьем крепок и нравом ровен. Правда, молод еще да ребячлив сильно, но это проходит со временем. Словом, Радка ясно сознавала, что ей неслыханно повезло: вместо того чтобы провести всю жизнь, дергая за козьи соски, она, может статься, выйдет заправской горожанкой, причем хоть не из самых богатых, но не из самых бедных. То-то Карстен с Рейнхардом удивятся, приедут в Купель, зайдут в гостиницу, а их хозяин и спросит: «Не желаете ли в наших прославленных банях помыться?» Они, конечно, захотят, придут, а там их Радка встречает в дорогом бархатном платье, в белом чепце и белом переднике, на пальцах перстни, на шее ожерелье. Выйдет, поклонится и скажет: «Что ж вы так дивуетесь, гости дорогие? Али не признали?» И, вообразив себе живо эту картину, Радка внезапно ощутила во рту такую горечь, что ей пришлось даже несколько раз сплюнуть на дорогу. Будто медную монету сосешь. Что за притча такая? И тут же сердце заколотилось, и Радка почувствовала, что краснеет до самых ушей. Будто все ее тело взбунтовалось против мыслей, которые пришли ей в голову.
Ода заметила смущение дочери и поняла по-своему:
– Ты, Радушка, не стесняйся, если даже что ему и позволила, – сказала она, ласково погладив Радку по голове. – Сама видишь, люди они честные, раз господин Борас свадьбу пообещал, так все и будет, ты уж не сомневайся.
Тут у Радки и вовсе слезы полились из глаз. Ода тоже шмыгнула носом, сказала:
– Да, вот и еще одному птенчику время пришло из гнезда улетать. Ну ты-то у меня поудачливей сестры получилась…
И тут же заторопилась: времени на разговоры больше не было, пора открывать баню.
В бане тоже день выдался суматошный. Только и разговоров, что о дивах-разбойниках. Говорили, что ночью с башен видели черный дым за лесом – не иначе еще одну деревню разграбили и подожгли. Радка тотчас вспомнила про Сломанный Клык, и у нее аж зубы и пальцы заныли от беспокойства. Как назло, посетительницы тоже были все взбудоражены новостями, все время крутились, расплескивали воду, спешили поделиться друг с другом последними сплетнями: городская-де управа боится, что не сумеет дать бандитам достойный отпор, решили в самую столицу гонца посылать и солдат в помощь просить. А город еще толком не поправился, с тех пор как в прошлый год здесь гостил король со всем своим двором. Правда, еще разок поглядеть на столичных кавалеров не помешало бы, но что, если пришлют дивов? Этих дикарей и в дом-то приличный пускать нельзя, придется их где-нибудь за городской стеной на постой определить.
Радка сама не знала, как дотерпела до вечера: до того ей хотелось домой, спрятаться с головой под перину и затаиться. Правда, дома теперь Юн-женишок да еще отец… Если ему удалось днем незаметно забраться в погреб и полечиться от похмелья, тогда еще ничего, а вот если не удалось…
Но так или иначе, а день наконец кончился, и Радка с матерью по заведенному порядку отправились на рынок. Там-то Радку и окликнул знакомый чужанин. И она к нему бросилась, словно к брату родному, – ей страх как важно было знать, все ли в порядке с замком и княжатами.
Оказалось, что все в порядке, хотя пожар и случился на их земле. За несколько декад до того к Карстену обратилось с полдюжины чужанских семейств: попросили выделить им кус земли, чтоб они могли там поселиться. Обещали платить урожаем и помогать оружием. Карстен охотно согласился и дал им кусок леса под расчистку. Вот эта новина и пострадала: разбойники утащили что могли из нехитрого чужанского барахла, поубивали всех, кто не успел разбежаться, развалили крыши землянок, все, что горело, сожгли. Господин Карстен жутко зол, клянется бандитов изловить, хотя, по его, чужанскому, мнению, те поселенцы были люди худые, из худых семей, так что особо и нечего их жалеть.
– Карстен вернулся? – ахнула Радка.
– А куда ж он денется? Вернулся намедни. А вот господин Рейнхард остался в приморском замке погостить. Оно и понятно, дело молодое… От госпожи Десси с господином Сайнемом вестей пока нет. А госпожа Мильда, слава богам, здорова. И прочие здоровы, тебя вспоминают.
* * *
Когда они вернулись домой, отец был в хорошем настроении, чего не случалось уже давно. Он даже поколол днем дров, сам развел огонь и к приходу женщин согрел остатки завтрака – случай и вовсе из ряда вон выходящий. Радка думала, что это предстоящее замужество так обрадовало Марта: и от нахлебницы избавится, и в погреб можно будет наведываться не таясь, по-родственному. Но она ошиблась: стоило матери выйти, отец поманил Радку к себе и зашептал ей на ухо:
– Радушка, доченька любимая, я тут вот что нашел, это откуда у тебя?
На его ладони лежала та самая монетка, которую когда-то привез Радке из Купели Карстен. На одной стороне – кораблик, на другой – олень.
Только тут Радка поняла, что утром впопыхах, сбитая с толку новостью, забыла свой поясной кошель на кровати. Вот он и попался отцу на глаза.
– Это мне на прежнем месте прежний хозяин подарил, – быстро сказала Радка и протянула руку за монеткой.
Отец монетку отдал: положил ей прямо в ладонь, сжал в кулачок, опасливо оглянулся на дверь и, не выпуская ее руки из своей, прошептал:
– Радушка, доченька любезная, тебе на свадьбу надо хоть какие обновки справить, да и нам с матерью не годится оборванцами ходить. Сбегай, доченька, к одному доброму человеку, отдай ему монетку, он за нее много денег даст. А так она все равно поддельная, на нее даже хлебушка не купишь.
– Конечно, забирайте, батюшка, – ответила Радка, сумев подавить вздох, и попыталась вложить монету обратно в руку отца.
Но тот затряс головой:
– Нет, ты уж сама сходи, доченька. У меня нынче что-то ноги болят, совсем мочи нет идти. Это тут близенько, как на улицу выйдешь, так сразу налево поворачивай, а там в переулке третий дом с флюгером вроде петушка. Там на первом этаже лавка господина Лаинеса, покажешь ему монетку, он тебе деньги за нее даст. Только смотри, матери не говори, то-то она удивится, когда мы ей нарядов накупим. Ты беги, дочка, скоренько, принеси мне деньги потихоньку, а матери я скажу, что ты к подружке пошла, счастьем своим похвастаться. Вон платок матушкин возьми, а то на улице холод. Ну беги, доченька моя пригожая!
* * *
«Как же, не скажу я, ищи дуру!» – фыркала Радка, шагая по темным улицам.
Она ужасно досадовала на себя, что бросила кошелек дома и теперь придется расстаться с последней памяткой о… о хороших временах в замке Сломанный Клык. Радка ясно понимала, что теперь хочешь не хочешь, а монетку придется продавать: уж если отец на что глаз положил, так нипочем не забудет и не отцепится.