Невидимый город - читать онлайн книгу. Автор: Елена Первушина cтр.№ 108

– Никаких уверток, – устало сказал Дудочник. – Магия достигнет наибольшей силы к Колдовской Ночи, так что если ты хочешь превратить в оборотней сразу полдюжины воинов, это нужно делать перед самой Ночью. Мог бы сам догадаться.

– Ладно, – угрюмо согласился Кольскег. – Я подожду еще. Немного подожду. Но помни, ты поклялся. И если обманешь, то не мои зубы, а собственная клятва разорвет тебе сердце.

Дудочник поднялся с пня, кивнул на прощанье юному королю. Потом помедлил и сказал совсем тихо:

– Это правда, я поклялся. Поэтому хоть я и хочу, но не могу остановить тебя. Только ты можешь.

Мильда что ни день получала письма, из которых явствовало, что Карстен и Рейнхард живы, здоровы и отлично проводят время в гостях. Радку эти весточки вроде бы порадовали, а с другой стороны, ее все сильнее одолевала какая-то темная, невнятная тоска. Не хотелось никого видеть, ни с кем говорить. Ей казалось, что все в замке разгадали ее тайну и посмеиваются втихомолку, она пряталась от взглядов, будто те и вправду могли жалить. И хотя ей до сих пор никто не сказал ни одного недоброго или насмешливого слова, она каждый раз внутренне сжималась, когда кто-то входил на кухню. По счастью, после отъезда гостей замок совсем опустел, из прежних постоянных обита телей здесь осталась разве что Мильда. Дудочник куда-то пропал, и хорошо: его проницательности Радка боялась больше всего. А так разве что чужане, жившие кто в казармах, а кто в ближних деревнях (таких с каждой декадой становилось все больше), за какой-нибудь надобностью заходили к Мильде, но их как раз Радка не боялась, им до нее нет ровным счетом никакого дела.

Если бы здесь была Десси! Да не нынешняя, полоумная, а прежняя – та, что все понимала, чтобы можно поплакать всласть, уткнувшись ей в плечо, и выплакать, а потом наконец и выговорить свою тревогу, свою печаль. Но Десси была далеко, в столице, и Радка понимала, что придется ей как-то справляться самой.

И вот в одно теплое и солнечное, по-настоящему весеннее утро Радка вдруг окончательно поняла, что никому она здесь больше не нужна, а вот мать про ее судьбу знать не знает, ведать не ведает и уже, небось, все глаза выплакала. Так что нечего больше тут болтаться, надо идти в Купель, искать маму.

Мильда отпустила ее сразу же, едва Радка заикнулась, что хочет вернуться в Купель, к родне. Это снова опечалило девочку: конечно, она ясно понимала, что Мильда вообще никем на свете не дорожит, кроме своих выкормышей, и все-таки прожили вместе, почитай, год, и Радка с ног сбивалась, лишь бы угодить и старухе и княжатам, так неужели слова доброго не найдется на прощанье? «Так и Карстен, верно, вернется в замок да и не заметит, что меня нет. Да что там не заметит, не вспомнит даже, что была такая!» – подумала она и не смогла сдержать слез.

Идти от замка до Купели нужно было целый день, а погода стояла пока что совсем не летняя: живой студеный ветер споро забирался под одежду, пощипывал нос и пальцы. И все же Радка поплотнее запахнулась в платок, засунула его концы за пояс и решительно зашагала по грязной разъезженной дороге, не гадая пока, где будет искать родителей и что им скажет, как объяснит, почему почти год домой носа не казала.

Очень скоро она «втянулась» – нащупала нужный ритм шагов так, чтобы и не торопиться, и не ползти, как улитка, задышала ровнее и глубже, будто с каждым глотком воздуха в нее входили новые силы, здоровье и безграничная щедрая радость пробуждающегося леса. Лес был занят своими весенними делами и также не обращал на девочку никакого внимания: птицы не замолкали при ее приближении, белки не подавали сигналов тревоги, лягушки в лужах и канавах, безучастные ко всему, сплетались в страстных объятиях. Толстый, наполовину перелинявший заяц, который пощипывал травку у обочины, правда, соизволил заметить ее появление и даже удалился, но не теряя до стоинства, неторопливыми, тяжеловесным прыжками. Это безразличие не только не обижало, но даже радовало Радку. Лес опьянел от весеннего солнца, от вездесущих ручьев, от запахов цветущей вербы и раскрывающихся листьев, и она чувствовала себя частью этой буйной, напряженно радостной жизни, всеобщего роста, раскрытия, ожидания и предвкушения. Сама не отдавая себе отчета, где-то в глубине души она внезапно поняла: все, что с ней происходит, хорошо и правильно; что она, как и любое живое существо на этом свете, от рождения обладает правом любить и желать, и… Как там говорил Дудочник? «Пусть будет стыдно тому, кто подумает об этом дурно». Вот-вот. Пусть будет.

В оврагах и ложбинках еще лежали островки хрупкого серого снега, склоны холмов покрывали белые и синие ковры первоцветов, на полянах из-под сухой прошлогодней травы проглядывала молодая, изумрудно-зеленая. В одном месте возле старого пня Радка заметила россыпь нежных белых с голубыми прожилками цветов и темно-зеленых лютиков-тройчаток. Кислица показалась! Радка обрадовалась ей, как родной. Эта встреча вновь с неоспоримой точностью подтверждала, что зима позади и начинается новый год – огромное чистое пространство, где возможно все.

Радка перекусила взятой из замка горбушкой хлеба с кислицей, запила ручейной водой с привкусом талого льда и совсем развеселилась. Утро вечера мудренее, поглядим, что будет завтра.

* * *

До Купели она добралась уже в сумерках, когда солнце, погладив последними золотыми лучами вершины сосен, превратилось в ослепительную красную каплю и стекло по небу за дальние поля, а к хору птиц присоединился громогласный хор лягушек.

Радка побоялась бродить в потемках по малознакомому городу, а потому, поразмыслив, пошла прямиком в гостиницу, где они когда-то ужинали вместе с молодыми графами, Сайнемом и Десси. Ей и тут было страшно: а вдруг прогонят или заломят цену такую, что придется ночевать на улице? По счастью, хозяин вспомнил ее, припомнил и то, что она из замка маркграфа Карстена, а потому без всяких споров согласился пустить ее переночевать вместе со служанками и плату положил сущие гроши.

Спала Радка плохо – слишком устала да переволновалась, да и опять же боялась, что спящую ее оберут: немножко денег у нее при себе есть, Мильда не поскупилась, дала на дорогу. Была еще монетка Карстена, и ее Радка берегла особо. Но снова все обошлось – никто на ее деньги не покусился. А с утра Радка пошла на рынок и стала там расспрашивать всех подряд, не видал ли кто ее родителей. Ей указали, в каких кварталах живут беженцы, которых прошлой осенью, во время последней войны с дивами, согнали в город из деревень. А там уж Радка быстро отыскала дом, где поселились мать и отец.

Вскоре она стояла у красной деревянной двери и занесла уже руку, чтобы постучать, когда вдруг подумала: «Вот год назад Десси так пришла в наш дом, а нынче уже я…» Вдохнула поглубже, постаралась припомнить вчерашнюю ликующую песнь леса и постучала.

Открыла ей мать и замерла на пороге, прижав к щекам измазанные в тесте руки, вглядываясь в лицо дочери, боясь поверить своим глазам. Радка тоже застыла в изумлении – у матери под фартуком ясно обрисовывался округлившийся животик: скоро у них с Десси будет новый братик или сестричка. Потом женщины обнялись и заплакали.