– Мою сводную сестру Риченду. Родственники у меня довольно эксцентричные, но Риченду я люблю больше всех.
– И на этом основании вы готовы простить ей убийство? Теперь я понимаю, почему вы не можете найти общий язык с полицией.
– Нет, не понимаете. Я не знаю наверняка, виновна ли Риченда в убийстве, а если виновна, не одобряю ее поступок. Но у нее есть смягчающие обстоятельства.
– Вы хотите сказать, что мистер Лафайетт был замечен в недостойном поведении?
– Для моего кузена можно было бы составить исчерпывающую эпитафию из слухов. Она бы звучала…
– Могу догадаться, – перебила я. – Значит, ваш кузен был близок с мисс Ричендой?
Он поморщился:
– Скажем, я всегда думал, что причиной столь поспешного бегства Риченды из дома было не только ее желание заняться политикой.
– Не понимаю…
– Она уехала, когда здесь поселился кузен Жорж.
– Ах, тогда ясно.
– Надеюсь, ничего вам не ясно, – пробормотал мистер Бертрам.
– Но она ведь появилась в доме после убийства.
– Отличное алиби.
– Если вы считаете ее неспособной на преступление, тогда да. Я бы сказала, что алиби идеальное. По-моему, на юридическом языке это называется «невиновность».
– А вы уверены, что она появилась после? – Встав с кресла, мистер Бертрам подошел к кровати и откинул скомканное покрывало.
Я подобралась, готовая спасаться бегством, но он всего лишь взял с постели книгу и открыл ее:
– Посмотрите.
Я опасливо подошла поближе с другой стороны кровати. Он наблюдал за моими перемещениями с кривой усмешкой.
– Если бы у меня были бесчестные намерения по отношению к вам, Эфимия, я не стал бы тянуть время. «Бесчестные намерения» в данном случае означает…
– Я знаю, что это означает, – отрезала я.
– Ну конечно. – Он спокойно взглянул мне в глаза. – А теперь идите сюда, иначе не разглядите чертеж.
Я покрепче сжала метелку. Рукоятка была крепкая и увесистая, так что при необходимости можно будет хорошенько огреть его. Я обошла вокруг кровати и остановилась на расстоянии вытянутой руки от мистера Бертрама. Но он, похоже, не собирался на меня нападать – развернул открытую книгу и показал на плане проход, ведущий с торца дома к служебной лестнице и дальше в коридор для прислуги, по которому можно попасть в библиотеку.
– Вероятно, это то, что называется «тайный ход». Риченда могла войти через него в особняк незамеченной и добраться до библиотеки. Затем ей не составило бы труда так же незаметно вернуться к служебной лестнице и сделать вид, будто она только что вошла в дом с парадного входа.
– Вы думаете, эта потайная дверь не была заперта на замок?
– Вряд ли. Это же большое дворянское поместье, едва ли кто-нибудь решится на грабеж посреди бела дня. А вот на ночь дверь, скорее всего, запирают. У моего отца богатейшая коллекция фарфора, но даже самый смелый вор не решится идти на преступление при дневном свете. А Риченда…
– Могла бы соврать, если бы ее застукали, что она воспользовалась тайным ходом, чтобы устроить отцу сюрприз.
– Я хотел сказать, что Риченде смелости не занимать, но вы правы: если бы кто-то ее увидел, она сумела бы объяснить свое появление.
– И все равно это очень дерзкий план.
Мистер Бертрам кивнул:
– Однако, согласитесь, вполне осуществимый.
– Вы сказали «тайный ход»? – задумчиво уточнила я.
– Скорее надо было сказать «тайный выход». Думаю, архитектор включил его в план дома, чтобы хозяин мог отлучаться на встречи с местными… э-э… дамами так, чтобы хозяйка не заметила его отсутствия.
– Но дом построен не так давно…
– Верно. И это еще одна причина, по которой я не хочу, чтобы это собрание чертежей попало в руки полицейских. Я не сую нос в личные дела отца и предпочитаю, чтобы никто другой туда тоже не лез.
Я попробовала осмыслить новое обстоятельство. Каково детям расти в доме беспутного отца? Как поведение лорда Стэплфорда могло повлиять на их склад ума и характера? Если он велел построить в доме тайный выход – значит, привычку отлучаться из дома приобрел давно. Голос мистера Бертрама прервал мои размышления:
– Так что же? Вы дадите мне слово не рассказывать об этом полиции?
Я попятилась:
– Нет! Не могу…
– А как же верность хозяевам? – возмутился он.
– Я в этом доме меньше суток и не могу сказать, что это был приятный опыт.
– Вы у нас на жалованьи!
– Верность купить нельзя, мистер Бертрам! – заносчиво воскликнула я. – Молчание можно, но не верность!
Мистер Бертрам сразу полез в карман пиджака:
– Я думал о вас лучше, чем вы есть на самом деле. Сколько? – устало спросил он.
– А сколько стоит ваша честь?
Он вспыхнул:
– Моя честь не продается!
– Так же как и моя, – спокойно отозвалась я.
Мистер Бертрам указал мне на кресло, предлагая снова сесть и продолжить разговор.
– Похоже, мы зашли в тупик, – констатировал он.
– Возможно, и нет. Правильно ли я понимаю, что, если ваша сводная сестра окажется непричастной к убийству, вы захотите, чтобы истинный преступник понес наказание?
– Жорж был редкостным негодяем, но… – Мистер Бертрам резко замолчал и сразу продолжил: – Нет, тут не может быть никаких «но». Преступник, отнявший жизнь кузена Жоржа, должен быть наказан.
– Лишь Господь может решать, кому жить, а кому умереть, – пылко поддержала я.
– Или двенадцать достойных граждан в составе суда присяжных.
– Ну да, точно, – уступила я; мистер Бертрам начинал меня раздражать.
– Помимо всего прочего, Эфимия, некоторые деловые интересы моего отца тесно связаны с государственными.
– Теперь вы намекаете, что полиция, вместо того чтобы предать ваши семейные тайны огласке, наоборот, постарается замять дело и утаить правду? Я уже запуталась…
Мистер Бертрам взглянул на карманные часы.
– Я и сам запутался, Эфимия. Скажем, я надеюсь, что полиция не станет игнорировать очевидные улики, но при этом не исключаю, что на нее могут оказать давление, чтобы дело было закрыто в кратчайшие сроки, без шума и дотошного расследования.
– Но это же неправильно!
– С точки зрения морали – да, согласен. Но, как член семьи, я буду только счастлив, если Риченду не повесят за то, что она отомстила обидчику.
– А если это все-таки не она? – не уступила я.
Мистер Бертрам громко захлопнул крышку карманных часов и сердито нахмурился: